Когда Чжан Гоцзин стучался в номер, его переполняло чувство волнения в ожидании встречи. Линь Хун открыла дверь, лицо ее расплылось в улыбке. Чжан Гоцзин остолбенел. От Линь Хун не осталось и следа. Перед ним стояла «главный редактор Линь».

Она была одета так, словно только что сошла с трапа самолета, ее волосы снова были подобраны наверх. Одним словом, смыв всю косметику, Линь Хун снова возвратила себе облик редактора Линь. Чжан Гоцзин импульсивно вскрикнул: «Редактор Линь». Вопреки желанию, даже интонация у него прозвучала как у подчиненного. Чжан Гоцзин отчетливо услышал в своем голосе нотки раболепия.

– Входи, – сказала Линь Хун.

Пока Чжан Гоцзин направлялся к дивану, ему хотелось дать себе хорошую пощечину.

– За эти два дня я, наверное, тебя замучила?

Чжан Гоцзин рассмеялся:

– Во время закалки следует стойко переносить трудности вместе с руководством.

На самом деле Чжан Гоцзин просто хотел разрядить обстановку, проявить чувство юмора. Но его слова показались ему полной бессмыслицей, какой тут, к черту, юмор! Чжан Гоцзин сглотнул, у него словно ком застрял в горле. Линь Хун улыбнулась:

– Обиделся, да? – Сделав категоричную отмашку, она продолжила: – Все, начиная с настоящего момента я буду угождать тебе. Говоря твоими словами, теперь я буду переносить трудности в рядах народных масс. Итак, куда ты хочешь пойти? Я готова тебя сопровождать.

Чжан Гоцзин захлопал глазами, пребывая в полном недоумении. И все-таки инстинкт подсказывал ему, что «редактору Линь» нравится проводить время в его обществе, просто она никак этого не показывала. Размышляя над этим, Чжан Гоцзину вспомнились слова восхищения начальника штаба Дяо Дэи, которые он как-то сказал про тетушку Ацин [16] : «Это незаурядная женщина». Линь Хун вовсе не святоша, она лиса еще та. Он уже и не знал, кто же сейчас кроется под маской. Она непрерывно меняла облик и роли, так что увидеть ее истинное лицо было совершенно невозможно. Подумав, Чжан Гоцзин ответил:

– Тогда мы пойдем плавать.

После четырех часов дня пляж уже не производил впечатление муравейника. Среди пестрых пятен купальников появились обширные просветы песка. В это время на пляже в основном оставались любовники или сожители. Словно птицы, они сбивались парочками и обитали в своем собственном мирке, ни на кого не обращая внимания и ни во что не вмешиваясь. Они тихонько общались между собой, совершая нехитрые телодвижения, изредка где-то раздавалось откровенное постанывание – наверняка кто-то хотел привлечь внимание, – но уже через секунду спокойствие восстанавливалось, непристойного поведения никто себе не позволял.

Море раскинулось прямо перед Линь Хун и Чжан Гоцзином. Море – это водные просторы. Море – это голубые краски. Море – это иллюзорная плоскость, которая то волнуется, то замирает. У моря нет определенного возраста, его жизнь протекает в монотонном однообразии дней. Море – это некий меридиан силы воображения. Море – это необъятные просторы между берегами. Море – это великолепие среди фальши, это предельно ожидаемое в реальности. Море – это страсть и в каком-то смысле контекст для выстраивания отношений. Море несет в себе уединение, тоску и безысходность, являясь материальной субстанцией небытия. Для него не существует пяти тысяч лет, не существует истории династий Тан, Сун, Юань, Мин и Цин. У моря есть только настоящее, оно живет только здесь и сейчас, в конкретный момент времени. Сиюминутные радость и печаль сродни эмоциям моря. Кроме своей собственной сути, море не определяется другими смыслами. Море – это море, и ничто с ним не сравнится. Распластавшись перед Линь Хун и Чжан Гоцзином, оно ритмично поглаживало берег, испуская нежное дыхание в преддверии сильной волны оргазма.