Чжан Гоцзин понимал, что Линь Хун уже вот-вот перестанет владеть ситуацией, но останавливать ее он не собирался, вместо этого он изо всех сил сам старался быстрее дойти до кондиции. Между тем сознание Линь Хун оставалось удивительно прозрачным, что обычно характерно для момента перед полным опьянением. Ни с того ни с сего Линь Хун засмеялась. Озадаченно посмотрев на нее, Чжан Гоцзин засмеялся тоже. Они схватили друг друга за руки и какое-то время продолжали тупо смеяться. Наконец Линь Хун спросила:

– А ты чего смеешься?

– Да ничего, просто с тобой за компанию.

– Что за ерунда, ты же первый начал.

– Да нет.

– Какой замечательный отпуск, мне так весело.

– Мне тоже весело.

Линь Хун потянулась к пачке сигарет Чжан Гоцзина и вытащила одну. Чжан Гоцзин щелкнул зажигалкой и поднес огонь. Попытка Линь Хунь закурить все никак не удавалась. На самом деле от пламени до сигареты оставалось еще несколько сантиметров. Линь Хун взглянула на кончик сигареты и сказала:

– Да ты совсем пьяный, где тут огонь? Ты уже и не видишь.

Чжан Гоцзин отдернул руку и попытался зажечь огонь снова, при этом он коснулся своим указательным пальцем пламени:

– Да вот же огонь, это ты пьяная, я даже палец обжег.

Пока Чжан Гоцзин играл с огнем, Линь Хун, вместо того чтобы задуть пламя, плеснула на него оставшейся в рюмке водкой. Огонь вспыхнул и устремился ввысь. Чжан Гоцзин инстинктивно схватил полотенце и набросил его сверху. Линь Хун не на шутку перепугалась. На самом деле Чжан Гоцзин не пострадал, огонь просто резко вспыхнул и тут же погас. Линь Хун притянула к себе его руку и стала на нее дуть:

– Что мы творим? Эти два дня я сама не своя.

– Да и я уже большой мальчик, но каждый день творю глупости.

Чжан Гоцзин потянулся за микрофоном от караоке и предложил:

– Давай-ка что-нибудь споем.

Линь Хун, которая была уже изрядно пьяна, выхватила микрофон и сказала:

– Я буду петь, я еще никогда не пробовала.

Она долго думала, не зная, какую бы песню выбрать. Чжан Гоцзин, прищурившись, сказал:

– А ты пой, что приходит в голову.

Выбрав невероятно высокую тональность, Линь Хун стала придумывать свою песню на мелодию хита «Почему цветы такие красные»: «Почему креветки красные, такие красные? Их цвет похож на раскаленный самовар, в них просто символ чистой лжи, никак не целомудренной жены». Тут со своего места встал Чжан Гоцзин и, неловко покачнувшись, продолжил уже с русским надрывом: «Разбилась тарелка, клубника укатилась, есть на свете женщина, что мне полюбилась. Но боюсь, своих чувств она мне не раскроет, потому как пьяна, „Эрготоу“ все скроет». С микрофонами в руках они оба согнулись и зашлись от смеха. На эти сумасшедшие звуки прибежал официант. Чжан Гоцзин всунул ему сотню юаней одной бумажкой и попросил уйти. Линь Хун прекратила смеяться, в ее глазах блеснул холодный свет. Уставившись на Чжан Гоцзина, она, все так же нацелившись в микрофон, сказала:

– Я знаю, что ты боишься меня. А знаешь, кто я?

Я «Эрготоу».

– А я?

– А ты дерьмо собачье.

Все сказанное гулко разнеслось в общем зале ресторана, казалось, что кто-то просто сошел с ума. Захмелевшие посетители сосредоточенно прислушивались к прямой трансляции диалога этой свихнувшейся парочки.

Вдруг из динамиков послышался звонок мобильного телефона. Мужской голос громко крикнул:

– Меня нет, – помолчав какой-то момент, мужчина продолжил: – Кто я? Я – собачье дерьмо.

Сразу после этого в телефоне раздались гудки, и посетители услышали уже женский голос.

– С кем это ты так обошелся?

– С дочерью тещи.