Она сердито фыркнула и взбежала по трапу. Я занял ее место. Малыш был уже совсем близко. Теперь он замедлил свой бег и смотрел на корабль, и снова у меня появилось ощущение, будто он глядит мне прямо в глаза.

    И тут я увидел: над хребтом, в серо-лиловом небе возникли из ничего, словно проявились, чудовищные усы чудовищных тараканов. Как и давеча, они медленно гнулись, вздрагивали, сокращались. Я насчитал их шесть.

    -  Пост УАС! - окликнул меня Комов. - Сколько усов на горизонте?

    -  Шесть, - ответил я. - Три белых, два красных, один зеленый.

    -  Вот видите, Яков, - сказал Комов, - строгая закономерность. Малыш к нам - усы наружу.

    Приглушенный голос Вандерхузе отозвался:

    -  Отдаю должное вашей проницательности, Геннадий, и тем не менее дежурство полагаю пока обязательным.

    -  Ваше право, - коротко сказал Комов. - Майя, садитесь вот сюда…

    Я доложил:

    -  Малыш скрылся в мертвом пространстве. Тащит с собой здоровенную плетенку с камнями.

    -  Понятно, - сказал Комов. - Приготовились, коллеги!

    Я весь обратился в слух и сильно вздрогнул, когда из интеркома грянул рассыпчатый грохот. Я не сразу сообразил, что это Малыш разом высыпал на пол свои булыжники. Я слышал его мощное дыхание, и вдруг совершенно младенческий голос произнес:

    -  Мам-ма!.. - И снова: - Мам-ма…

    А затем раздался уже знакомый мне захлебывающийся плач годовалого младенца. По старой памяти у меня что-то съежилось внутри, и в то же мгновение я понял, что это: Малыш увидел Майку. Это продолжалось не больше полуминуты; плач оборвался, снова загремели камни, и голос Комова деловито произнес:

    -  Вот вопрос. Почему мне все интересно? Все вокруг. Почему у меня все время появляются вопросы? Ведь мне от них нехорошо. Они у меня чешутся. Много вопросов. Десять вопросов в день, двадцать вопросов в день. Я стараюсь спастись: бегаю, целый день бегаю или плаваю, - не помогает. Тогда начинаю размышлять. Иногда приходит ответ. Это - удовольствие. Иногда приходят много ответов, не могу выбрать. Это - неудовольствие. Иногда ответы не приходят. Это - беда. Очень чешется. Ш-шарада. Сначала я думал, вопросы идут изнутри. Но я поразмыслил и понял: все, что идет изнутри, должно делать мне удовольствие. Значит, вопросы идут снаружи? Правильно? Я размышляю, как ты. Но тогда, где они лежат, где они висят, где их точка?

    Пауза. Потом снова раздался голос Комова - настоящего Комова. Очень похоже, только настоящий Комов говорил не так отрывисто, и голос его звучал не так резко. В общем, отличить было можно, если знаешь, в чем дело.

    -  Я мог бы уже сейчас ответить на этот твой вопрос, - медленно проговорил Комов. - Но я боюсь ошибиться. Боюсь ответить неправильно или неточно. Когда я узнаю о тебе все, я смогу ответить без ошибки.

    Пауза. Загремели и заскрипели по полу передвигаемые камни.

    -  Ф-фрагмент, - сказал Малыш. - Вот еще вопрос. Откуда берутся ответы? Ты меня заставил думать. Я всегда считал: есть ответ - это удовольствие, нет ответа - беда. Ты мне рассказал, как размышляешь ты. Я вспоминал и вспомнил, что я тоже часто так размышляю, и часто приходит ответ. Видно, как он приходит. Так я делаю объем для камней. Вот такой. («Корзину», - подсказал Комов). Да, корзину. Один прут цепляется за второй, второй - за третий, третий - дальше, и получается… корзина. Видно - как. Но гораздо чаще я размышляю, - снова загремели камни, - и ответ получается готовый.