– Ну вот. Вы поссорились, а я начинаю вас мирить.

    – Значит, вы поссорились? – сказала Таня.

    Кондратьев промолчал.

    – Понимаешь, Сергей, если мы с Мишкой поссоримся, то мы обязательно помиримся. Сами. А ты…

    – А мы не помиримся, – сказал Кондратьев.

    – Значит, вы все-таки поссорились.

    – Мы не помиримся, – раздельно сказал Кондратьев и поглядел прямо в Танины веселые глаза.

    – А Катя и не знает, что вы поссорились. Она ничего не понимает, и мне ее просто жалко.

    – Ну а мне-то что делать, Таня? – сказал Кондратьев. – Ты-то хоть меня пойми. Ведь у тебя тоже так случалось, наверное.

    – Случилось однажды, – согласилась Таня. – Только я сразу ему сказала.

    – Ну вот видишь! – сказал Сережа обрадованно. – А он что?

    Таня пожала плечами.

    – Не знаю, – сказала она. – Знаю только, что он не умер.

    Она поднялась, отряхнула юбку и спросила:

    – Тебе действительно запретили перегрузки?

    – Запретили, – сказал Кондратьев, вставая. – Тебе хорошо, ты девушка, а вот как я скажу?

    – Лучше сказать.

    Она повернулась и пошла к любителям четырехмерных шахмат, где Мишка Малышев что-то орал про безмозглых кретинов. Кондратьев сказал вдогонку:

    – Танюшка… (Она остановилась и оглянулась.) Я не знаю, может быть, это все пройдет… У меня голова сейчас совсем не тем забита.

    Он знал, что это не пройдет. И он знал, что Таня это понимает. Таня улыбнулась и кивнула.

    После всего, что случилось, есть Кондратьеву совсем не хотелось. Он нехотя обмакивал сухарики в крепкий сладкий чай и слушал, как Панин, Малышев и Гургенидзе обсуждают свое меню. Потом они принялись есть, и на несколько минут за столом воцарилось молчание. Стало слышно, как за соседним столиком кто-то утверждает:

    – Писать, как Хемингуэй, сейчас уже нельзя. Писать надо кратко и давать максимум информации. У Хемингуэя нет четкости…

    – И хорошо, что нет! Четкость – в политехнической энциклопедии…

    – В энциклопедии? А ты возьми Строгова, «Дорога дорог». Читал?

    – «Четкость, четкость»! – сказал какой-то бас. – Говоришь, сам не знаешь что…

    Панин отложил вилку, поглядел на Малышева и сказал:

    – А теперь расскажи про китовые внутренности.

    До школы Малышев работал на китобойном комбинате.

    – Погоди, погоди, – сказал Гургенидзе.

    – Я вам лучше расскажу, как ловят каракатиц на Мяоледао, – предложил Малышев.

    – Перестаньте! – раздраженно сказал Кондратьев.

    Все посмотрели на него и замолчали. Потом Панин сказал:

    – Ну нельзя же так, Сергей. Ну возьми себя в руки.

    Гургенидзе встал и сказал:

    – Так! Значит, пора выпить.