– А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь, и если буду стараться узнать, то перед кончиной своей – надеюсь, безвременной, – возблагодарю бога, которого нет, что он создал звезды и тем самым наполнил мою жизнь.

    – Ах! – сказал Гургенидзе. – Как красиво!

    – Понимаешь, Борис, – сказал Малышев. – Человек!

    – Ну и что? – спросил Панин, багровея.

    – Все, – сказал Малышев. – Сначала он говорит: «Хочу есть». Тогда он еще не человек. А потом он говорит: «Хочу знать». Вот тогда он уже Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?

    – Этот ваш Человек, – сердито сказал Панин, – еще не знает толком, что у него под ногами, а уже хватается за звезды.

    – На то он и Человек, – ответил Малышев. – Он таков. Смотри, Борис, не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон: стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли детские души…

    – Хорошо, – сказал Панин. – Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?

    – Это второй вопрос, – начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и заорал, сверкая белками:

    – Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу ждать! Я полечу к звездам!

    – Вах, – сказал Панин. – Потухни, Лева.

    – Да ты не бойся, Боря, – сказал Кондратьев, не поднимая глаз. – Тебя не пошлют в звездную.

    – Почему это? – осведомился Панин.

    – А кому ты нужен? – закричал Гургенидзе. – Сиди на лунной трассе!

    – Пожалеют твою молодость, – сказал Кондратьев. – А для кого мы будем познавать звезды… Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не будешь. Ты будешь узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.

    – Ну-ну, ребята, – встревоженно сказал Малышев. – Спор чисто теоретический.

    Но Сережа чувствовал, что еще немного – и он наговорит грубостей и начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.

    – Получил? – сказал Гургенидзе Панину.

    – Ну, – сказал Панин, – чтобы в такой обстановке остаться человеком, надо озвереть.

    Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.

    …Сережа Кондратьев пошел прямо к видеофону. «Сначала надо все привести в порядок, – думал он. – Сначала Катя. Ах как некрасиво все получилось! Бедная Катя. Собственно, и я тоже бедный».

    Он снял трубку и остановился, вспоминая номер Катиной комнаты. И вдруг набрал номер комнаты Вали Петрова. Он до последней секунды думал о том, что надо немедленно поговорить с Катей, и потому некоторое время молчал, глядя на худое лицо Петрова, появившееся на экране. Петров тоже молчал, удивленно вздернув реденькие брови.