Мысли ее однако текли правильно и не сбивались, не то что в Асиной голове, где все мешалось, и лезло одно на другое. У женщины с хвостиком был полный порядок во всем.

– Раньше мужики все руками делали, – продолжала она, и опять закривилась, задергалась – схватки частили, ей уж срок был в родилку идти, но из коридора никто не шел ее смотреть, а она терпела, не кричала и не звала.

– Э, милая, скажи спасибо, что еще так могут, – отвечала толстушка. – И тут свои прелести есть – если с умом, конечно. Предохраняться не надо, живи в свое удовольствие. И вещи задаром. Не часто, но если с умом, можно и видик забабахать.

* * *

Явился врач. Голубая шапочка. Белый халат. Глаза внимательные. Но с тоскою. Все почти настоящее. Легкий налет внимания. Присел на Асину кровать. Положил руку на живот, взглянул на часы, засекая время.

– Как схватки? – спросил и, будто между прочим, добавил, – Что там у вас?

– Ребенок, – призналась Ася очень тихо.

– Что? – он не понял, дернулся, сбился считать время, и, раскрыв глаза, ослепленные вечно‑белым жизненным светом, уставился на Асю. – Как ребенок? Самый обыкновенный ре… бенок?

Ася молча кивнула и судорожно глотнула, силясь убрать комок из горла. Ей вдруг сделалось очень стыдно своей глупости.

– И как вам это удалось?

– Не знаю… – отвечала она одними губами.

Он вскочил и бросился вон из комнаты, не обращая внимания на вопли, что по‑прежнему неслись с койки у окна. Но через минуту вернулся и остановившись в дверях, сделал энергичный жест:

– Идите за мной! Скорее! Скорее!

Ася сползла с койки, и, собрав в ворох серые свои тряпки, в самом деле побежала неким подобием трусцы, шаркая спадающими с ног тапками.

В другой комнатке, маленькой, угловой, но тоже с кафелем и с белым светом, все было заставлено высокими стальными шкафами с серыми безликими дверями. Здесь, уже на низкой, но так же обклеененной кушетке, валялись какие‑то драные резиновые ремни, клубком свивались провода и, проплутав по полу меж ножек стульев, тянулись к высокому скособоченному шкафу. Ася прилегла на кушетку бочком, а человек в голубой шапочке, чертыхаясь, принялся затягивать обрывки ремней вокруг Асиного живота, скрепляя куски медицинскими зажимами. Ремни срывались, уползали куда‑то за спину, будто были живыми. Наконец кое‑как удалось с ними справиться. Врач потянулся к панели, для Аси невидимой, что‑то там принялся крутить. И тут, оглушительное, прорвалось в комнату: бах‑бах‑бах…

– Однако!.. Катерина! – крикнул врач зычно.

Из‑за дверей, будто только и дожидавшись этого оклика, и там до той минуты стояла наизготовку, появилась худенькая девушка с черными до плеч из‑под белой шапочки волосами и черными чуть косо прорезанными глазами.

– Да, Георгий Алексеич, – вымолвила она с какой‑то восточной покорностью, и в то же время что‑то веселое, лукавое мелькнуло в темных ее глазах.

– Ты только посмотри! Послушай! Сердце!

– Где?

– Да тут!

И Алексеич почему‑то ткнул пальцем в безликий серый шкаф, как будто чудо относилось к этому шкафу, и там в самом деле объявилось настоящее стучащее живое сердце.

– Так там ребенок, – с лукавою улыбкой и нимало не удивляясь, сообщила Катерина.

Казалось, врач и сам наконец поверил.

– Зачем вам ребенок? – спросил он с какою‑то тоскою, вглядываясь в Асино лицо, будто силился что‑то разглядеть, разгадать.

– Не знаю… – Ася недоуменно вздернула плечи и тут же вся скрючилась от накатившейся боли.

– Катерина, ты что‑нибудь понимаешь? – обратился Алексеич вновь к черноглазой.