- У нас нет материала для думанья, - сказал художник. - Надо попытаться разузнать подоплеку этого дела.

    - Пожалуй, да, - сказала Физик. - Попробую-ка я с ней поговорить как женщина с женщиной. А вы что думаете по этому поводу, Мастер?

    - Не знаю, - сказал Мастер. - Меня это как-то выбило из колеи... Видимо, это действительно шантаж, но действовать вслепую нельзя.

    - От вас я ждал более свежей мысли, - сказал Пастор.

    - Не могу отвечать за ваши несбывшиеся ожидания, - неожиданно резко сказал Мастер.

    - Не можете - не надо, - сказал Пастор. - Тем более что этого я от вас и не требую. Просто теперь нам действительно придется думать и действовать быстро и безошибочно. Время собирать камни прошло, наступает время бросать камни...

    (Дорогая, он действительно так сказал - слово в слово. Я абсолютно уверен, что он вполне мог бы подыскать готовую цитату, подходящую в данной ситуации - у того же Екклезиасте, - но он взял эту, всем известную, и на глазах публики ввернул ее наизнанку...)

    Все - Мастер, Физик, Художник - посмотрели на него, и ни один не сказал вслух, но подумал про себя каждый, что прошло время жить и наступило время умирать.

    Знаете, дорогая, я уже не первый раз встречаюсь с подобным психологическим феноменом: вокруг человека происходят самые бурные, необыкновенные и даже грозные события, и человек реагирует на них, но как-то отвлеченно - до тех пор, пока кто-то, очень знакомый, не совершит в русле этих событий какого-нибудь поступка или хотя бы не заговорит непривычным тоном; только после этого чувствуешь себя по-настоящему вовлеченным в действие. Разница примерно такая же, как если бы наблюдать за уличным шествием из двери дома - или примкнуть к нему. Но для этого часто надо, чтобы кто-то рядом шагнул первым.

    Первым, как ни странно, шагнул Пастор.

    Художник всегда работал необыкновенно быстро, а на этот раз его многое подгоняло. Еще позавчера он загрунтовал и разметил гладко обтесанную каменную стену в большой пещере. Картина получалась внушительной: четыре на два, - но он рассчитывал управиться за неделю, тем более что поначалу это замышлялось не как произведение искусства, а, как догадалась Физик, "акция гражданского неповиновения". Потому что главной темой были зверства первопоселенцев - данные общим планом, - и страдания узников концлагерей и рудников времен так называемого "военного правления"; это и было главной темой картины и отражалось на первом плане. Художник знал, что Полковник будет крайне раздражен выбором темы; потом ему пришло в голову, что соскребать краску никто не станет и картину, скорее всего, просто закрасят - и она получит шанс сохраниться для потомков; и, хотя в существование потомков Художник верил слабо, в нем проснулось вдохновение. Он никогда не произносил это вслух - кроме как с иронией или сарказмом, - но всегда тайно верил в него и прятал эту тайну от других. Примерно так взрослые люди тайно верят в свою способность летать, смутно помня детские сны...

    Мастер, завернув в брезент, вынес солнце в большую пещеру и здесь выпустил его. Оно медленно-медленно стало подниматься, дрожа и переливаясь, как огромный мыльный пузырь; по-прежнему оно слабо светилось и мерцало, и только приблизив к нему лицо, можно было почувствовать тепло. Солнце поднялось под свод пещеры и замерло там, а Мастер долго стоял под ним с пустым брезентом в руках, потом перебросил брезент через плечо и пошел в мастерскую, где его ждала Физик.