Николай Полотнянко. Счастлив посмертно
Глава первая
1 Порыв свежего ветра донёс с площади Ленина до зала заседаний облисполкома визгливые крики, которые вывели Фрола Гордеевича из задумчивости. Он поднялся из-за стола, подошёл к распахнутому окну, из которого открывался просторный вид на Волгу, и поморщился, увидев, что возле памятника вождю под охраной милиции размахивают плакатами несколько приехавших из столицы рьяных сторонниц перестройки. — У тебя, генерал, что, нет других дел, кроме как караулить чокнутых московских баб? — недовольно глянул он на начальника областного УВД. — Поступила чёткая установка: не допускать по отношению к демократам всякого рода эксцессов от несознательных граждан. — Так, с этим вопросом ясно… Тогда может кто-нибудь из вас знает, почему Москва не интересуется ходом уборки?.. Явных клиентов психбольницы охраняет милиция, а заготовка хлеба для той же Москвы почему-то нашему правительству не интересна. Язвительный выпад Фрола Гордеевича оживил задремавших председателей райисполкомов, они запереглядывались, надеясь на перерыв, но слово взял начальник управления народного образования и быстренько усыпил всех казённой словесностью и цифирью о готовности области к новому учебному году. Через полчаса в зале уже не осталось ни одного вменяемого слушателя, все впали в состояние, подобное гипнотическому обмороку, и не сразу очнулись, когда председатель облисполкома объявил об окончании заседания. Кидяева кто-то ощутимо толкнул в бок и шепнул: — Тимофей Максимович, тебя Гордеич зовёт… Кидяев был опытным кадром и включился мгновенно: — Слушаю, Фрол Гордеевич! — Подойди ко мне на пару слов. Кидяев поморщился. «Наверное, анонимка», — подумалось ему. Но дело оказалось в другом. — Ты Размахова помнишь? — спросил председатель облисполкома. Кидяев деликатно промолчал. — Был тут у нас уполномоченный по делам религии. Сейчас на пенсии. Тут вот какой вопрос… Сынок у него негожей самодеятельностью занялся. Как раз в твоём районе. Ушёл из дома, живёт в церкви, в Хмелёвке, у тебя, что-то там делает. Ну и, конечно, народ баламутит. Кидяев покраснел. Дело-то уже на областном уровне, а он ничего не знает, хотя Хмелёвка под самым боком, в нескольких километрах от райцентра. — Размахова жалко. Переживает старик. Всю жизнь с церковниками боролся, а сын к ним в ноги кинулся. — Знаю эту Хмелёвку, как пять пальцев, — пожал плечами Кидяев. — Церковь там есть, вернее, была. Никаких там ни попов, ни дьяконов. — Ну, ты разберись там. Размахову надо помочь. Он человек заслуженный, к нам из органов пришёл. И там придают этому делу особое значение. Словом, на неделе позвони, обрисуй ситуацию. Из гостиницы Кидяев связался со своим райотделом милиции и приказал начальнику навести справки по Хмелёвке. Вопрос был нешуточный, раз им занялся сам Фрол Гордеевич, и его требовалось решить без всяких проволочек. Из города он выехал рано утром, ещё и рассвет не забрезжил, рассчитывая быть дома к девяти часам утра. На это время Кидяев назначил заседание по вопросу, который уже не раз обсуждался на облисполкоме, о развитии фермерства и прочей частной инициативы на селе. В его районе фермеров было всего двое, но крикливые и большие охотники до корреспондентов, и шуму вокруг себя создали много, даже в Москве знали новых земельных хозяев. Кидяев жил с ними мирно, на него они не жаловались, а ополчились на своих председателей колхозов, которые тихой сапой старались придушить хуторскую политику прижимистых и хитрых мужиков. В этом споре Тимофей Максимович занял выгодную позицию судьи и примирителя, что позволяло ему выглядеть в глазах областного начальства руководителем, овладевшим новыми политическими методами управления. |
