5

Трасса трубопровода была проложена по каменистой котловине, и вдоль неё, натужно взвывая на подъёмах, полз бронетранспортёр. Четверо солдат покачивались внизу на сидениях, а худой и жилистый старлей стоял возле пулемёта и пристально разглядывал простиравшуюся вокруг унылую местность. Вчера где-то здесь их обстреляли из засады автоматной очередью. К счастью, всё обошлось одним испугом и ссадинами от стальных выступов, когда солдаты стали падать на пол боевой машины. Больше остальных повезло старлею, он в этот момент приноравливался облить пахучей струей колесо бронника и закричал, забыв застегнуть ширинку:

— Что там у вас, все живы?

Ответом ему было молчание, затем кто-то кашлянул и прохрипел:

— У нас все живы.

— Тогда почему не стреляете? Он же один!

— Кто их считал? — резонно возразил командиру тот же, но уже справившийся с хрипотой голос. — Вот полезут, тогда и жахнем из пулемёта. И вы, товарищ старший лейтенант, не высовывайтесь.

«А ведь я вчера порядком перетрухал, — подумал Зуев. — Хорошо, что к рации никто меня не позвал, а то бы в бронник не залез с перепугу».

За год службы в Афгане он несколько раз попадал под миномётные обстрелы, однажды был рядом с танком, под которым взорвался фугас, но большого страха не ощущал, был лёгкий озноб, будто проскочил по зыбкому мосту через пропасть, не успев уразуметь, какая беда сейчас прошла мимо. Вчера было всё по-другому, и Зуев почувствовал всей своей кожей от макушки до пяток, что целят и стреляют именно в него, и получить пулю вопрос только времени и везения, если только оно отпущено солдатской судьбой.

— А ну подберитесь! — процедил он сквозь зубы. — Подъезжаем к тому самому месту.

Солдаты с автоматами наизготовку расположились вдоль стальных бортов бронемашины, сам Зуев приник к пулемёту, готовый при малейшем намёке на опасность пустить его в ход, однако сегодня удача была не на его стороне: пуля задела его голову по касательной, но удар был такой силы, словно к виску приложились кувалдой.

Он медленно повалился на пол бронемашины, но солдаты его не поддержали, они расстреливали свои магазины вслепую, водитель не растерялся и загрохотал из пулемёта, но тот, кто ранил старлея, был уже далеко.

Зуев открыл глаза, увидел над собой бесцветное, сожжённое зноем чужое небо, и только тогда понял, что с ним произошло. Он попросил воды, выпил глоток из раскалённой фляжки, и его стошнило. Водитель по рации вызывал штаб батальона, но ему не отвечали.

— Что, товарищ старший лейтенант, плохо? — спросил командир отделения, наспех перевязав ему голову. — Может, двинемся к своим?

— Погоди, отдышусь, — сказал Зуев и показал сержанту на неторопливо поднявшегося из-за большого камня афганца в чалме и длинной до колен рубахе.

Сержант потянул к себе автомат.

— Это мирный, из кишлака, — сказал Зуев, видя, что за спиной у афганца привязана канистра.

Сержант поднялся на броне и взмахнул автоматом:

— Эй ты! Давай сюда!

Крестьянин с оглядкой приблизился к бронетранспортёру и, увидев окровавленную голову старлея, сочувственно зацокал языком.

Водитель обошёл афганца сзади и постучал пальцем по канистре.

— А это зачем приготовил?

Афганец быстро заговорил, размахивая руками, на его лице отразился испуг, он побледнел и покрылся крупными каплями пота.

Сержант сдёрнул канистру с его спины, открыл крышку и понюхал.

— Керосин, товарищ старший лейтенант.