|
– То было уже в следующий раз: рассказывают, что король, прослышав о том, сколь славно танцует турчанка, решился прийти на нее взглянуть. Однако если его величество и были, то переодевшись. – Это называется инкогнито, – вставила квакерша. – Про короля не говорят «переодевшись». – Но так оно и было в самом деле, – возразила девица. – Он явился не в своем обличье и не был окружен гвардейцами, и, однако, все знали, который из гостей – король, или по крайней мере на кого указывали, говоря, что он и есть король. – Хорошо, – говорит капитанша, – теперь расскажи о турецком наряде – это самое интересное. – Вот как было дело, – начала ее сестрица. – Миледи сидела в своей маленькой, богато убранной гостиной, что открывалась в залу, и гости приходили к ней туда на поклон; когда же начались танцы, некий высокопоставленный вельможа, имя его я запамятовала (на только я знаю, что то был большой вельможа, лорд или герцог, не знаю точно), подал ей руку и прошелся с нею в танце; затем миледи вдруг закрыла двери гостиной и побежала к себе наверх, позвав свою камеристку, госпожу Эми; и хоть отсутствовала она недолго (потому, я думаю, как у нее все было приготовлено заранее), но спустилась она в диковинном и великолепном, наряде, какого я дотоле в жизни своей не видела. Здесь последовало описание моего костюма, о котором я уже распространялась прежде; описание ее, однако, было столь точно, что я просто диву далась: ни одной то подробности она не пропустила! Воистину было от чего прийти в смятение! Девчонка представила столь полное описание моего убора, что на лице моей доброй квакерши выступил румянец и она два или три раза даже посмотрела на меня, – не изменилась ли в лице и я, потому что (как она впоследствии мне изъяснила) она тотчас поняла, что это тот самый убор, который я ей показывала (как я об этом рассказала выше). Заметив, однако, что я не подаю никакого вида, она затаила свою догадку про себя, я тоже помалкивала и лишь позволила себе вставить, что у нашей рассказчицы, должно быть, отменная память, если она так подробно может описать всякую мелочь. – Ах, сударыня, – сказала она на это. – Ведь мы, слуги, все сгрудились в уголке, откуда нам было виднее, чем гостям. К тому же, – прибавила она, – в доме только и разговоров было, что об этом вечере, и чуть ли не целую неделю после него все о нем говорили, так что, чего не приметил один из нас, то запомнил другой. – Воображаю, – что это был за персидский наряд, – сказала я. – Да и ваша миледи, по всей видимости, была всего навсего какая нибудь парижская комедиантка, иначе говоря, амазонка подмостков; скорее всего она вырядилась на потеху публике в какой нибудь наряд из «Тамерлана» или другой какой пьесы, что в ту пору представляли на парижских, театрах . – Помилуйте, сударыня, – возразила моя дочь. – Моя госпожа не была актрисой, уверяю вас; это была скромная, благонравная леди – ни дать ни взять настоящая принцесса! О ней так и говорили, что если у нее и был любовник, то разве что сам король; кстати, если верить слухам, так оно и было. К тому же, сударыня, – прибавила она, – миледи исполняла настоящий турецкий танец, все лорды и вельможи подтвердили это, один же из них, побывавший в Турции, клялся, что своими глазами видел, как его там танцуют. Нет, нет, это вам не парижская актерка! Да и само имя «Роксана», точно, турецкое. – Хорошо, – возразила я, – но ведь у миледи на самом деле было другое имя? – Совершенно верно, сударыня. Это так. Мне известно настоящее имя миледи, и я прекрасно знаю ее семью; ее зовут не Роксана, вы правы. Этим она меня вновь обескуражила, потому что я не смела спросить у нее истинное имя Роксаны из страха, как бы не оказалось, что девчонка и в самом деле в стачке с дьяволом и дерзко назовет мое имя в ответ; мои опасения, что она каким то образом добралась до моей тайны, становились с каждой минутой основательнее, хоть я ума не приложу, как ей это удалось. |
