— Скажем так, я намекнул Аберфорту, что вы нуждаетесь в помощи.

— Белла подтвердила ваши слова, чуть не размазав Сивого по стенке, — её голос звучал слишком спокойно, но Северус был пока не готов отвечать на её главные вопросы.

— Я знаю, я слышал.

Когда он пришел в себя в надежных руках Кингсли, то сразу же активировал жучка. Ему нужно было знать, что с ней все в порядке.

Они уже были на улице, когда он услышал:

— Герм, выходи за меня.

— Да, Рон, конечно, я выйду за тебя, — он тогда не обратил внимания на то, как спокойно звучит ее голос. Что в нем отсутствуют даже намеки на какие-либо эмоции. Словно с Роном находилась кукла, а не живая девушка.

На этой мажорной ноте жучок сдох. А Северус принял решение.

Визжащая хижина заполыхала в Адском пламени. Заклятье на грани, заклятье, контролировать которое невероятно сложно, но еще сложнее его вызвать. Чтобы заполыхало Адское пламя, не нужно быть сильным волшебником, нужно всего лишь или страстно любить, или очень сильно ненавидеть. Мало кто об этом знал. Большинство думали, что Адское пламя может призвать только очень сильный маг. Заклятье, которое может питать только очень сильное чувство: любовь или ненависть, но он уже очень давно никого так сильно не ненавидел. Он смотрел, как взмывает вверх огненный феникс, охватывая всю хижину целиком, и мечтал, чтобы там же сгорело и чувство, которое питает сейчас это пламя. Так легко потерять контроль, так легко самому раствориться в этом пламени, нужно только отпустить чувства на волю, не справиться с самим собой. Он справился, он успел поймать пламя, ограничить его хижиной, и после этого потерял сознание, выжатый досуха.

Он дал себе срок в семь лет, чтобы все забыть и просто жить дальше. Ему почти это удалось. Он даже пережил несколько довольно бурных романов, которые доставили ему массу удовольствий, вот только ни один из них не смог бы зажечь Адское пламя, да даже искорки бы не вышло.

Но он почти убедил себя, что все в порядке, что он справился, что он вполне может вернуться домой, и его не будет корежить, если вдруг он встретит ее.

Так что он спокойно воспринял новое появление Гермионы Грейнджер в своей жизни. Он был спокоен, только почему-то начал отвечать на ее вопросы. На очень личные вопросы, ответы на которые не знает никто, кроме него самого. Сейчас еще знает Гермиона. «Но это же ерунда, правда, Северус? Главное, что морда непроницаемая. А в этом ты большой мастер, даже она ничего не заподозрила».

Он спокойно воспринял разговор с Кингсли, который говорил ему, что с девочкой что-то не так, совсем не так. Сейчас он мог признаться самому себе, что вычленил из этого разговора только то, что она все еще не замужем и, похоже, замуж не собирается.

Он даже спокойно воспринял ее признание. Почти спокойно. Почти.

«Хоть сам себе не лги, Северус. Ты так сильно боялся, что все твои усилия пойдут прахом, что старательно делал вид, будто это нормально, когда молодая девушка буквально похоронила себя рядом с твоей пустой могилой. Что то, что с ней происходит — это всего лишь отголоски детского увлечения, немного усиленные твоими сопливыми воспоминаниями. Что все пройдет, правда, Северус? Еще лет десять, и она будет лучше прежней, если раньше с голоду не умрет. Ты так сильно старался абстрагироваться от нее и ее проблем, что сам не заметил, как влип. Как запутался, и совершенно не представляешь, можно ли на этот раз распутать. Пойти убить Поттера, что ли?», — Северус выкинул окурок и, наконец, повернулся к Гермионе.

— Как тебе удалось купить эту развалюху?

— С большим трудом, — она не смотрела на него. Глаза щипало, хотелось плакать, но заплакать сейчас — показать, как сильно ей больно. Как сильно она его любит. Ведь он не знает, даже не догадывается, когда именно она осознала, что влюбилась.