— А она действительно очень страдает?

Доктор Казенав с жалостью взглянул на собеседника, измученного тревогой. Для него самого все это так просто!

— Она страдает, как страдают во сне… Но в то же время бред служит ей своего рода убежищем… Надо иметь в виду, что в основе такого состояния лежит, с одной стороны, физическое предрасположение, а с другой — конфликт нравственного порядка. Заметьте при этом, что в какой-то мере каждый из нас беспрерывно находится в состоянии конфликта… Мы люди честные, однако что-то провозим из-за границы без пошлины, обманываем таможню… Мы уважаем чувство дружбы, однако влюбляемся в жену друга… Как же мы выходим из положения? Нередко нам приходится жертвовать одним из двух противоречащих друг другу чувств… «К черту дружбу…» Еще чаще мы прибегаем как бы к раздвоению. Одна часть нашего существа уклоняется от уплаты пошлины, а другая вполне убеждена в своей честности… В нормальном состоянии такое раздвоение дает нам возможность вести разговор с самим собою… А при галлюцинациях одно из «я», принесенных в жертву, становится самостоятельным персонажем. Тут уже не сами вы тяготеете к чему-то, а дьявол вас увлекает и обрекает на тот или иной поступок… Пока человеку удается обманывать себя, «рационализировать» конфликт, психика его здорова… Когда же он оказывается перед столь серьезным конфликтом, что уже не находит путей для самооправдания, он ищет убежище в том, чему люди дают весьма неопределенное название: в безумии.

Спокойствие старого врача перед лицом этой ужасной драмы удивляло Эдмона, возмущало и в то же время успокаивало. Они вместе поднялись к больной. Дениза сидела в постели и находилась в возбужденном, тревожном состоянии. Доктора Казенава она встретила почтительно. В бреду она, по-видимому, связывала маленького доктора Сартони с дьявольскими силами, а Казенава — с небесными. Она сказала ему вполголоса, с великим смирением:

— Главное мое заблуждение — гордыня… Я задумала перевернуть весь мир… Вы не позволили.

Она подозвала его поближе и шепнула ему на ухо:

— Это мой муж. Я хотела его убить. Простите ли вы меня?

Доктор взял ее руку и похлопал по ней.

— Конечно, конечно, — ответил он. — Вы уже заслужили полное прощение.

Потом он вместе с Ольманом спустился в гостиную.

— Необходимо на несколько недель совершенно изолировать ее, — сказал он, — а главное, сделать так, чтобы она вас не видела. Ваше присутствие для нее вредно. Можно ее лечить и здесь, нанять двух сиделок, а то — если вы предпочтете — у меня в Каннах есть флигелек, который я могу предоставить в ваше распоряжение. Там она будет совершенно одна, у нее будет свой садик. Там я могу наблюдать за ней изо дня в день.

Когда доктор Казенав уехал, Эдмон остался один в комнате жены. Спускались сумерки. Старику доктору удалось уговорить Денизу принять хлорал (из рук Сартони она не принимала никаких лекарств), и теперь она дремала. Эдмон сидел возле нее, держа ее за руку. Комната погружалась в полную тьму. В шесть часов пришла Люси; она сказала, что собирается протопить камин, потому что ночь будет холодная. Эдмон понимал, что в глазах этой хорошенькой девушки, в глазах Соланж и всех, кого он встречал здесь со времени своего возвращения, он — трагически осмеянный муж.