Он робко взглянул на доктора.

— Нет, еще надо подождать, — ответил тот. — Позволяю вам небольшую прогулку, но к вечеру вы должны вернуться… Недели через две, если все пойдет так же хорошо, я верну вам свободу.

Эдмон пошел за машиной. Когда он возвратился, жена была уже в шляпе; настроение у нее было веселое, и она показалась ему совсем прежней Денизой. Доктор Казенав проводил их до калитки. Начиналась весна, было уже тепло. Шофер повез их по окрестностям. Дениза стала расспрашивать об отце Эдмона, о детях.

— Ах, как он будет счастлив снова увидеть вас! — сказал Эдмон. — Он один никогда не пытался разлучить меня с вами.

Она потупилась.

— А вы, дорогой, твердо уверены, что хотите возобновить прежнюю жизнь? Уверены, что простили меня?

Он молча взял ее руку и пожал. Потом, после долгого молчания, сказал:

— А вы? Уверены ли вы, что вас не влечет к чему-то иному? Вынесете ли вы нашу однообразную жизнь?

— Если бы вы только знали, — ответила она, — сколько раз, каждый день, каждую минуту с тех пор, как я выздоровела, я давала себе клятву никогда никого больше не видеть, кроме вас…

— Я не хочу связывать вас каким-либо обетом, — возразил Эдмон.

— Вы такой добрый, мой дорогой! Выполнить обет будет очень легко.

На обратном пути она спросила:

— Где вы остановились, Эдмон? Я хотела бы посмотреть вашу комнату…

Он мгновенье колебался. Разумно ли это? Что скажет доктор Казенав? Но он не мог противостоять ей. Когда они вошли в комнату, Дениза прижалась к нему.

— Не бросайте меня, — сказала она серьезно, и в ее голосе прозвучала какая-то чувственная нотка, которой он у нее прежде не замечал.

Вечером сиделка доложила доктору Казенаву: звонил господин Ольман и предупредил, что жена осталась у него в гостинице. Доктор, что-то писавший в это время, поднял голову.

— Я так и знал, что она к нам не вернется, — сказал он.

Сиделка улыбнулась.

На другой день Ольманы вернулись в Париж.

Часть третья

I

В апреле 1931 года, после двухнедельного пребывания в России, в Париж возвратился один из высших чиновников министерства финансов Марк де Лотри. Молодой человек сделал блестящую карьеру. Он сыграл заметную роль на нескольких финансовых конференциях и в работах по созданию Базельского банка. В деловых кругах к Лотри относились с уважением, ему предлагали посты в самых недоступных административных советах. Когда стало известно, что у него создалось довольно благоприятное впечатление от СССР и что, по его мнению, пятилетний план является своего рода успехом, — это вызвало сильное волнение.

Реакции были различные. Молодые писатели-коммунисты торжествовали. На бирже и в политических сферах поднялась тревога. Уже десять лет, как банкиры и министры придерживались обнадеживающей формулы: «Коммунизм противен человеческой натуре и поэтому обречен на неудачу». И вдруг правоверный экономист, надежда французского финансового мира, изумлен, почти что восхищен! Влиятельные газеты опубликовали несколько его интервью. «Если капитализм намерен бороться, — говорил де Лотри, — он должен теперь же мобилизовать все свои силы. Еще ничто не потеряно, но необходимо проявлять больше понимания». В течение недели передовые статьи одобряли его позицию. Немного спустя стали поговаривать, что он, видимо, оказался не столь компетентным, как предполагали. Начал сказываться закон наименьшей затраты энергии. Проще было изменить репутацию человека, чем изменять европейские методы.

Баронесса Шуэн, которая уже тридцать лет давала по вторникам знаменитые обеды, славившиеся лучшей в Париже кухней, решила, что хорошо было бы устроить прием в честь Лотри.