|
Вспомнил он, как пани Эмилия, большая приятельница его и Марыни, смеясь, сказала ему перед отъездом: “Смотрите, если не влюбитесь в Марыню, я вас на порог больше не пущу”. А он ответил весело, что едет за деньгами, а вовсе не влюбляться, но это была неправда. Он бы и не подумал ехать в Кшемень, если б не Марыня, - тормошил бы Плавицкого по-прежнему письмами или подал на него в суд. Уже в дороге стал он думать о ней, пытаясь представить себе, как она выглядит, и досадуя, что поехал из-за денег. Взяв за правило быть твердым, особенно в такого рода делах, он и теперь решил настоять на своем и скорее пересолить, чем недосолить. Решение это в первый вечер, при встрече с Марыней Плавицкой, только окрепло, потому что она хотя и понравилась ему, но не произвела ожидаемого впечатления. Сегодня же он увидел ее точно другими глазами. “Хороша, как это утро, и знает, что хороша, - подумал он. - Женщины всегда это сознают”. После такого открытия ему захотелось поскорее обратно в Кшемень - продолжить свои наблюдения над обитающим там типом женщин. Плавицкий, не дожидаясь конца обедни, перекрестясь, вышел; его ждали две важные обязанности: во-первых, помолиться на могилах своих жен возле костела, во- вторых, проводить пани Ямиш до экипажа, и поскольку пренебречь ни тем, ни другим нельзя было, приходилось поторапливаться. Поланецкий вышел с ним вместе, и вскоре они остановились перед двумя могильными плитами, вмурованными одна подле другой в стену костела. Преклонив колена и сделав строгое лицо, Плавицкий помолился, затем отер слезы, на сей раз истинные, и взял Поланецкого под руку. - Обеих схоронил, а сам вот живу, - проговорил он. В эту минуту пани Ямиш вышла из костела в сопровождении мужа, двух помещиков, которые о ней сплетничали перед обедней, и молодого Гонтовского. - Будет садиться, обрати внимание, какие у нее стройные ножки, - шепнул Поланецкому Плавицкий. Они присоединились к компании; последовали взаимные поклоны и приветствия. Плавицкий представил Поланецкого. - Приехал вот дядюшку к груди прижать... чтобы покрепче поприжать, - прибавил он, обращаясь к пани Ямиш, довольный своим каламбуром. - Разрешаем только первое, в противном случае ему придется иметь дело с нами, - отвечала дама. - Имение мое недаром называется Кшемень <Кшемень - кремень (пол.).>, - продолжал Плавицкий, - он, хоть и молод, может себе зубы об него обломать. - Какое блистательное остроумие... C'est inoui! <Это поразительно! (фр.)> - закатывая глазки, проговорила пани Ямиш. - Как вы себя чувствуете сегодня? - Возле вас я молод и здоров. - А Марыня? - Она у ранней обедни была. Ждем вас к пяти часам. Моя маленькая хозяюшка ломает себе голову, как бы вас получше угостить. Однако какой сегодня чудесный день!.. - Если мигрень моя позволит... и, конечно, муж. Приедем непременно. - А вы, господа? - Благодарствуйте, - промямлил помещик. - Итак, au revoir! <до свидания! (фр.)> - Au revoir! - отвечала дама, протягивая руку Поланецкому. - Очень приятно с вами познакомиться. Плавицкий подал свою и довел пани Ямиш до экипажа. Оба соседа-помещика укатили, и Поланецкий остался наедине с Гонтовским, который посматривал на него без особого дружелюбия. |
