|
Вдали, за прудом, темнел ольховник; ближайшие деревья необычайно четко вырисовывались на розовом закатном небе. За домом, во дворе, клекотали аисты. - Как хорошо! Как здесь хорошо! - повторял Поланецкий. - Очень! - отозвалась Марыня. - Теперь я понимаю вашу привязанность к этим местам. И потом, труд... Чем больше его вкладываешь в какое-то дело, тем оно становится дороже. Да, в деревне бывают отрадные минуты, вот как сейчас, например. Да и вообще тут чудесно. А в городе иногда охватывает такая апатия, особенно когда день-деньской проверяешь счета... К тому же я совсем одинок. У Бигеля, моего компаньона, есть дети, жена, ему хорошо! Не то что мне. Порой я говорю себе: ну что проку в этой работе? Допустим, скоплю немного денег, а дальше что? Ничего не ждет, кроме работы. Сегодня, завтра - вечно одно и то же. Видите ли, всякое дело, в том числе и наживание денег, затягивает, и возникает иллюзия, будто это и есть цель. Но иной раз вдруг подумаешь: а может, прав этот чудак Васковский, который говорит: у кого фамилия оканчивается на “-ский” или “-ич”, тот не может всю душу вложить в одну только работу и тем удовольствоваться. В нас, по его словам, еще слишком свежа память о нашем предсуществовании - вообще, мол, у славян совсем иное предназначение. Большой оригинал, философ и мистик. Я спорю с ним - и наживаю капитал всеми доступными мне способами. Но вот сейчас, когда гуляю с вами в саду, - начинаю думать, что он прав. Некоторое время шли молча. Закат отбрасывал на их лица свой румяный отсвет. Они чувствовали взаимную приязнь, углублявшуюся с каждой минутой. Им было хорошо и спокойно вдвоем. Поланецкий ощутил это, видимо, с особенной силой. - А правду говорила пани Эмилия, - сказал он, помолчав. - Теперь я сам вижу: через какой-нибудь час к вам начинаешь испытывать большее доверие, чем к иному человеку через месяц. Кажется, будто мы знакомы с вами много лет. Наверно, только доброта располагает так к себе людей. - Эмилька меня любит, вот и хвалит, - ответила Марыня просто. - Но если даже так, я бываю доброй не со всеми. - Да, вчера вы производили другое впечатление, но вы устали и вам хотелось спать. - Пожалуй. - Что же вы не легли? Чай и слуга мог подать; наконец, обошелся бы и без чаю. - Что вы, не настолько уж мы негостеприимны. Кто-то из нас, сказал папа, должен вас встретить. Я побоялась, что он сам станет дожидаться - а ему вредно ложиться поздно, - и осталась за него. “Как бы не так, стал бы он меня дожидаться! А ты - добрая душа, оберегаешь покой этого старого эгоиста”, - подумал Поланецкий и сказал: - Простите, что вчера я сразу же заговорил о деньгах. Привычка делового человека! Потом я страшно ругал себя за это. Право, мне очень совестно, простите меня. - За что же? Вы ни в чем не виноваты. Вам сказали, что я всем ведаю, вы и обратились ко мне. Вечерняя заря разгоралась все багровей. Они пошли домой, но вечер был так хорош, что остались на веранде, выходившей в сад. Поланецкий отлучился в гостиную и вернулся со скамеечкой, которую, опустясь на одно колено, подставил Марыне под ноги. - Благодарю вас, - сказала она, наклонясь и придерживая платье руками. - Вы очень добры!.. Благодарю вас. - Вообще-то я к людям невнимателен, - ответил Поланецкий. |
