Пусть меня лично это не касалось, но при виде такого цинизма, такой безнравственности я сам усомнился: да полно, в здравом ли я уме? Может
быть, честность, справедливость - только химера, иллюзия?
И Поланецкий стал теребить бороду, разволновавшись при воспоминании о письме.
- Мне это понятно, - сказал Свирский. - Бывают минуты, когда и веруя можно наплевать на свою жизнь.
- Да, встречал я и таких, - словно сам с собой заговорил Васковский, потирая лоб. - Некоторые веруют не потому, что бога возлюбили, а из-за
краха атеизма... веруют как бы от отчаяния. Если представлять себе, что там, на небесах, не отче милосердный, который руци возлагает на головы
страждущих, а некто недоступный, непостижимый, безразличный, тогда можно называть его как угодно: абсолютом, нирваной... Тогда он - отвлеченное
понятие, а не источник любви, и его тоже не полюбишь. Вот и лишает себя жизни человек, как случится несчастье.
- Все это так, - сказал Свирский недовольно, - но Завиловский лежит с размозженной головой, а они вон поехали куда-то на море и живут себе
припеваючи.
- А почем вы знаете, может, не припеваючи? - спросил Васковский.
- Да ну их к черту!..
- Поверьте, они достойны сожаления. Истину нельзя попирать безнаказанно. Как ни оправдывай они себя, уважения никакими словами не вернешь.
И втайне они начнут презирать друг друга, презрение перерастает в неприязнь, которая вытеснит любовь из их сердец. Чаша сия их не минет.
- Да пошли они к черту! - повторил Свирский.
- Милосердие божие грешникам нужнее, чем праведникам, - заключил Васковский.
Тем временем Бигель превозносил доброту и самоотверженность Елены Завиловской, разговаривая с Поланецким.
- Люди ведь невесть что начнут болтать, - заметил он.
- Это мало ее заботит, - отвечал Поланецкий. - Она с мнением света не считается, потому что не ждет от него ничего. У нее тоже своя
гордость есть. К Игнацию она всегда питала расположение, и поступок его, должно быть, потряс ее. Вы ведь знаете историю Плошовского?..
- Я с ним даже знаком был, - ответил. Свирский. - Его отец первый предсказал в Риме, что из меня что-то выйдет... Говорят, Елена невестой
Плошовского была?
- Нет, это выдумки, но втайне она как будто была в него влюблена. Под такой уж родился звездой... Одно верно: после смерти его она очень
переменилась. Для нее, женщины религиозной, самоубийство его было страшным ударом. Каково это: не иметь даже возможности помолиться за упокой
души любимого человека!.. А теперь вот еще Игнаций!.. Кто-кто, а она все делает, чтобы его спасти. Вчера, когда я был там, она ко мне вышла чуть
живая - бледная, усталая, невыспавшаяся. А в доме есть ведь кому за ним ухаживать. Панна Ратковская мне сказала, что Елена спала за четыре дня
не больше часа.
- Панна Ратковская? - переспросил Свирский с живостью.
- Да. Забыл сказать: она из газет узнала о случившемся и переехала в тот же день к Елене, помогать ухаживать за больным. Бедняжка тоже на
тень стала похожа.
- Панна Ратковская!.. - повторил Свирский, нащупывая машинально в кармане сюртука бумажник, где лежало ее письмо.
“Я уже сделала свой выбор, и если не буду счастлива в жизни, в неискренности, по крайней мере, не смогу себя упрекнуть”, - припомнились ее
слова из письма. |