|
Конечно, в самой осторожной форме. Держать дольше в тайне становилось трудно. Слишком уж большие толки это вызвало, я боялся, как бы она не узнала со стороны. Я сказал, что ранение легкое, жизнь его вне опасности, но навещать доктора не разрешают. Но она и так ужасно расстроилась. - Когда вы сюда ее забираете? - Пускай в деревне поживет, пока погода хорошая. Разговор был прерван появлением слуги, передавшего Поланецкому записку от Машко. “Нужно бы повидаться по твоему делу, - писал он. - Буду дожидаться у тебя до пяти часов”. - Интересно, чего ему надо от меня, - сказал Поланецкий. - Кому? - Да вот Машко. Хочет повидаться. - Все дела небось, - сказал Бигель. - У него всегда их выше головы. Удивляюсь, как у него сил и ума хватает на все на это. А знаешь, старуха Краславская приехала, совсем слепая. В полном смысле ослепла, не видит ровно ничего. Мы были у них перед возвращением в город. Куда ни глянешь, всюду горе, просто сердце разрывается. - Но человек познается в беде, - сказала пани Бигель. - Помните, мы считали пани Машко холодной, суховатой, а как она заботится о матери! Вы и не представляете. Прислугу даже и не подпускает, сама ее повсюду провожает, ухаживает, читает ей. Для меня это приятная неожиданность с ее стороны, даже со стороны обеих, потому что и мать оставила свою прежнюю фанаберию. Приятно видеть их взаимную нежность. Стало быть, есть в Терезе что-то такое, что мы проглядели. - И обе страшно возмущаются поступком Линеты, - прибавил Бигель. - Краславская нам сказала: “Сделай такое Тереза, я бы от нее отреклась, несмотря на мою слепоту и беспомощность”. Но Тереза, какая она ни есть, никогда бы так не поступила, она совсем другого склада женщина. Поланецкий, допив свой черный кофе, начал прощаться. С некоторых пор всякое упоминание о Терезе сделалось для него невыносимо; ему казалось, будто перед ним наново разыгрывается отрывок из той странной человеческой комедии, в которой сам он сыграл свою малоприглядную роль. Ему не приходило в голову, что люди - существа сложные, даже самые испорченные не лишены каких-то добрых качеств, и Тереза, вопреки всему, может быть любящей дочерью. Он вообще предпочитал о ней не думать и сейчас сосредоточился на одном: чего Машко от него нужно? Машко сообщал в записке, что хочет увидеться не по своему собственному, а по его, Поланецкого, делу, но это вылетело у него из головы, и зашевелилось беспокойство: опять будет просить взаймы. “И я не смогу теперь ему отказать”, - подумал он. Жизнь подобна часовому механизму, пришло ему на ум. Один винтик неисправен - и все разлаживается. Какая, кажется, связь между тем, что было у них с Терезой, и его финансовыми, коммерческими интересами, торговыми сделками? И однако, у него как коммерсанта - по крайней мере, в отношении Машко - вот уже чувствительно сократилась прежняя свобода действий. Но опасения его были напрасны: Машко явился не за деньгами. - Искал тебя и в конторе, и здесь, - сказал Машко, - потом догадался, что ты, наверно, у Бигелей, и послал записку. Хочу по одному делу с тобой поговорить, касающемуся тебя. - Чем могу служить? - спросил Поланецкий. - Прежде всего прошу: пускай это останется между нами. |
