|
Растолкуй ей, что одно дело - мошенничество, а другое - невезение. Право же, не такой я негодяй, за какого меня примут. Ведь мог бы и жену разорить, а вот не разорил, мог и у тебя призанять еще несколько тысяч, но не занял. Словом, ты сумеешь изложить все, как надо, - и она тебе поверит. Сделай для меня, хорошо? - Хорошо, - повторил Поланецкий. А Машко, обхватив голову и морщась, как от физической боли, стал твердить: - Вот он, крах настоящий! Вот от чего я страдаю! И через несколько минут попрощался с Поланецким, еще раз поблагодарив за доброе отношение к жене и обещание позаботиться о ней. Поланецкий вышел с ним вместе, сел на извозчика и поехал в Бучинек. По дороге он думал о Машко, о постигшей его участи, говоря себе: “Я тоже банкрот!” И был прав. К тому же все последнее время владела им какая-то безотчетная, глухая тревога, которую он никак не мог подавить. Вокруг наблюдал он обман, неудачи, крушенья и сам жил в ожидании какой- то беды, грозящей ему в будущем. И хотя разубеждал себя в основательности таких опасений, тайный страх не покидал его. “А почему я, собственно, должен быть исключением?” - спрашивал он себя. И сердце у него сжималось от дурных предчувствий. Даже в словах друзей невольно стали чудиться ему какие-то намеки, шпильки, коловшие тем больнее. В последнее время нервы у него расшатались до того, что он сделался прямо-таки суеверен. Возвращаясь ежедневно в Бучинек, все беспокоился, а не стряслось ли чего? В тот раз, задержавшись из-за Машко, приехал он позже обычного, когда совсем уже стемнело. Сойдя перед крыльцом на песчаной дорожке, которая заглушала звук колес, он увидел в окно Марыню, пани Эмилию и Васковского, сидевших в гостиной за круглым столом. Марыня раскладывала пасьянс и объясняла, наверно, что-то пани Эмилии, поворотясь к ней и указывая пальцем на карту. “Более чистой души я в жизни не встречал!” - подумал Поланецкий при виде жены. Это он все чаще повторял себе с некоторых пор - с острым чувством счастья и одновременно глубокой печали. И с этой же мыслью вошел. - Ты сегодня опоздал, - сказала Марыня, когда он, поздоровавшись со всеми, поднес ее руку к губам. - Но мы ждем тебя с ужином. - Машко задержал, - ответил Поланецкий. - А что у вас слышно? - Ничего нового. Все благополучно. - А ты как себя чувствуешь? - Прекрасно! - весело ответила она, подставляя лоб для поцелуя. И стала расспрашивать о Завиловском. Поланецкий впервые после неприятного разговора с Машко вздохнул облегченно. “Здорова, значит, все хорошо!” - словно удивившись в душе, подумал он. И действительно, было хорошо в этой освещенной, настраивавшей на мирный лад комнате среди приветливых людей, подле верной, доброй жены, самого близкого ему существа на свете. Было ощущение, что есть все, потребное для счастья. И вместе с тем - что счастье это он сам же губит, занося в чистую атмосферу семейного очага миазмы зла и порока, и недостоин жить под одной кровлей с Марыней. ГЛАВА LX В середине сентября похолодало, и они перебрались на свою городскую квартиру. К приезду жены Поланецкий как следует прибрал ее, поставил всюду цветы. Ему казалось, он лишился теперь права любить Марыню. Но это было не так: лишился он лишь прежней свободы по отношению к ней, но, может быть, именно поэтому стал гораздо внимательней и предупредительней. |
