|
После ее ухода Поланецкий долго провожал ее взглядом, стоя у окна. Издали наблюдал он, как она идет, тяжело ступая, откинувшись назад, видел выбившиеся из-под шляпки пряди темных волос, и вдруг с глубочайшей нежностью ощутил, что она дороже ему всего на свете, что он одну ее любит и будет любить до самой смерти. ГЛАВА LXIII Два дня спустя Поланецкий получал от Машко коротенькую прощальную записку. “Сегодня уезжаю, - писал Машко. - Постараюсь заглянуть к тебе, но на всякий случай прощаюсь и благодарю за доброе отношение ко мне. Дай бог, чтобы у тебя, не в пример мне, все было хорошо. Очень хотелось бы повидаться, и, если сумею, около четырех забегу на минутку в контору. Еще раз прошу: не забывайте мою жену и поддержите ее, когда от нее отвернутся. И за меня заступись перед ней, когда начнут меня осуждать. Уезжаю в Берлин в девять вечера и не таясь. До свидания, будь здоров, еще раз спасибо за все. М а ш к о”. Поланецкий заблаговременно пришел в контору и около часа прождал его. “Не придет, - решил он. - И слава богу!” Домой он отправился с чувством облегчения оттого, что удалось избежать неприятной встречи. Но вечером почувствовал жалость к нему. Хотя, думалось ему, Машко избрал в жизни дурной, неверный путь, он порядком намучился, натерпелся и тяжко за это поплатился под конец, чего рано или поздно можно было ожидать; но если мы, предвидя такой исход, продолжали знаться с ним и принимать его у себя, тем непростительней теперь отвернуться от него. Не могло быть сомнений, что Машко будет приятно, если он придет его проводить, и, поколебавшись немного, он отправился на вокзал. По дороге ему пришло в голову, что он увидит Терезу, но ясно было: встречаться все равно придется, а отступать сейчас было бы трусостью. Рассуждая таким образом, пришел он на вокзал. Там, в небольшом зале первого класса, ожидали уже несколько человек, и столы были завалены ручной кладью, но Машко не видно было. Лишь вглядевшись повнимательней, узнал он в сидевшей в углу молодой женщине под вуалью Терезу. - Добрый вечер, - подходя, сказал Поланецкий. - Я пришел проститься с вашим мужем. Но куда он подевался? - Он сейчас вернется, за билетами пошел, - с легким кивком ответила она своим обычным бесстрастным голосом. - За билетами? Разве вы тоже едете? - Нет. Я хотела сказать: за билетом. Говорить было не о чем; но тут подошел Машко в сопровождении носильщика, которому он отдал билет и деньги, велев сдать вещи в багаж. В длинном пальто с пелериной, в мягкой фетровой шляпе, в пенсне на золотой цепочке, со своими роскошными бакенбардами он походил на дипломата. Но Поланецкий заблуждался, полагая, что Машко рад будет его увидеть. Он бросил, правда: “Вот спасибо, что приехал”, - но небрежно и мимоходом, как при самом обычном прощанье. - Ну, - сказал он, озираясь по сторонам, - все в порядке! Но где же мой саквояж? А, вот он! Отлично! - И, оборотясь к Поланецкому, повторил: - Спасибо, что приехал. Окажи мне в таком случае еще одну любезность: отвези жену домой или хотя бы посади на извозчика. Тереня, пан Поланецкий проводит тебя домой. Отойдем на минутку, дорогой, надо еще кое-что тебе сказать. - И, отведя Поланецкого в сторону, продолжал торопливо: - Отвези ее непременно! Я объяснил свой отъезд делами, но ты заметь, как бы между прочим, что удивлен, почему это я уезжаю перед самым судом. |
