Он искал смерти. Мы немало практиковались с ним у Бруфини, и мне
ли не знать, как он стреляет. Он при мне в спичку попал, и пожелай он прикончить Копосика, только мы его бы и видели.
- Возможно, что и так, - отозвался Поланецкий, - однако, раз он пишет, что собирается в Египет, стало быть не думает умирать. Вот и пускай
возьмет Завиловского с собой.
- Верно, не мешало бы ему свет повидать. Я бы не прочь к нему заглянуть. Как он поживает?
- Сегодня я еще не был у него, пойдемте вместе. Чувствует он себя неплохо, странный только стал. Помните, какой гордый, сдержанный был? А
теперь вроде бы и здоров, но совсем как ребенок: чуть что, у него слезы на глазах.
Они вышли вместе на улицу.
- Елена еще здесь?..
- Здесь. Он так огорчен ее отъездом, что она сжалилась над ним: хотела уехать через неделю, а вот уже и вторая подходит к концу.
- А что она, собственно, намерена предпринять?
- Ничего определенного она не говорит. Но, вероятно, уйдет в монастырь и до конца дней будет за Плошовского молиться.
- А Стефания Ратковская?
- Стефания по-прежнему у Мельницкой живет.
- Игнасик очень скучает по ней?
- Первые дни скучал, а теперь словно вовсе позабыл.
- Если он в течение года не женится на ней, я, ей-богу, опять сделаю ей предложение. Такая будет преданной женой.
- И Елена в глубине души за этот брак. Но что из этого выйдет, трудно сказать.
- Э, да я уверен, что женится, а про себя - это я просто так мелю. Никогда я не женюсь.
- Знаю, знаю, жена говорила про ваш вчерашний зарок, да только смеется над ним.
- А я и не зарекаюсь, просто не везет.
Разговор прервало появление экипажа, в котором сидели Краславская с дочерью. Ехали они в сторону Аллеи: как видно, подышать воздухом. День
был ясный, но холодный, и Тереза укутывала мать в теплое пальто, настолько этим поглощенная, что не заметила их и не ответила на поклон.
- Я был на днях у них, - сказал Свирский. - Она добрая женщина!
- И, говорят, заботливая дочь, - отозвался Поланецкий.
- Да, я заметил. Но мне, закоренелому скептику, подумалось: “Нравится, наверно, играть роль заботливой дочки”. Женщины часто совершают
добрые поступки из желания покрасоваться - вы разве не примечали?
Свирский не ошибался; роль самоотверженной дочери Терезе действительно нравилась, но говорила в ней также искренняя привязанность к матери,
чья болезнь, как видно, растопила лед в ее душе. Высказав верное наблюдение, Свирский не развил его дальше, а именно: как к новой шляпке женщина
подбирает мантильку, платье, перчатки, так и с добрыми поступками. Один обязывает к другому, и вся душа преображается. Благодаря этому свойству
женщина всегда сохраняет возможность стать лучше.
Тем временем дошли до Завиловского, который принял их с распростертыми объятиями, - как все выздоравливающие, он очень радовался
посетителям. Услыхав, что Свирский едет в Италию, он стал просить взять его с собой.
“Ага? - подумал художник. - О Стефании, стало быть, мы не помышляем!”
А Завиловский рассказывал, как давно мечтает об Италии, уверяя, что нигде ему так легко не писалось бы, как там, под сенью памятников
искусства и увитых плющом древних руин. |