— Вернулся Митька совсем разбитым, смотреть на него страшно было, — шепотом поведала мне Варя. — Без слёз не взглянешь, девки его утешить пытались, да только он не смотрел ни на кого. Признался, видать, что тебя любит?

— Признался, — я тоже бросила взгляд на Финиста. Готова была поспорить, что он прекрасно слышал наш разговор. Иначе с чего бы появиться этой знакомой складочке над бровями, когда конюх рассказывает ему явно что-то веселое?

— В общем, помаялся он с недельку да запил. Надирался так, что Митрофан Степанович сам его однажды высек, когда Митька под утро на четвереньках в дом заявился. А после тетка Фрося вмешалась, написала своей племяннице в деревню, та лет пять назад мужа схоронила да с дитём малым на руках осталась. В общем, к ней Митьку и отправили, вроде как помочь сарай поставить, а на деле… Не пропадать же парню? Дурь эта вдовушка из него выбила. Тетка Фрося говорит, что к осени они свадьбу сыграют, или она свою племянницу не знает! Может, и лучше Митьке там будет, — Варя вздохнула, а затем тряхнула головой. — Да что я на тебя тоску нагоняю? Пойдем лучше внутрь, поговоришь с Митрофаном Степановичем. Он после вашей свадьбы переживал, всё боялся, что с мужем тебе плохо будет. А тебя, как вижу, муж любит?

— На руках носит, — серьезно ответила я и сунула Варе заранее заготовленный мешочек с подарками. — Держи, тут тебе гостинец да тетке Фросе. Пусть не забывает меня. Жаль, что она с вами не приехала.

— Скажешь тоже! Чтобы она всю столицу с ног на голову перевернула? Хотя жаль, конечно, что она такой красоты не увидит. Я вот точно никогда раньше таких чудес не встречала, — сказала Варя, шустро прикрепляя мешочек к поясу и закрывая передником. Я улыбнулась — надеюсь, ей придутся по нраву бусы из янтаря. Вран говорил, что янтарь болезни гонит прочь. А Варе, судя по едва заметно округлившемуся животику, нельзя было болеть.

— Ой, вот же бедовая моя головушка! Я и не спросила, откуда ты узнала, что мы приехали?

— Алёнушка к нам ночью наведалась, вот и рассказала. Только ты не болтай об этом, мачехе и батюшке я сама скажу, а то осерчают сильно.

— Ох, ты ж, господи! — запричитала Варя, но достаточно тихо, чтобы слышала только я. О проказах моей сестрицы она знала не понаслышке, частенько сама становилась жертвой её шуточек, но никогда не наушничала и не жаловалась. — Как Алёнушка? В порядке?

— Спит, как младенец, — перед уходом я заглянула к сестрице — прикорнув на краешке кровати, она спала сладким сном. Похоже, и вправду умаялась, добираясь до нас, а затем по дереву — до второго этажа, так что не удивительно, что волнения и тревоги свалили ее с ног.

— Ну и славно. Я как чувствовала, что она натворит чего-то, следила за ней весь вечер. Но чтобы ночью умчаться? А если бы её схватил кто? — продолжала приговаривать Варя, и доля истины в её словах была. Алёнушка рисковала честью и жизнью ради своей прихоти, и спускать этого я не собиралась. Нас с родителями ожидал долгий и серьезный разговор.

Но сначала… я просто хотела обнять отца.

Отец проснулся с первыми петухами и сейчас изволил завтракать, чинно усевшись за деревянным столом и не забывая о манерах. Видеть его с ножом и вилкой, аккуратно отрезающим от куска прожаренной говядины маленькие кусочки, было необычно. Дома батюшка не стеснялся кушать так, как ему нравилось, и мог рукой куриную ножку ухватить, если проголодался.

— Оладушка? — увидев меня, загрохотал он на весь зал и вскочил со скамьи, едва не опрокинув оную. Благо, народу было не много, и поднятый им шум не привлек особого внимания. Я подлетела к отцу, обняла — даже не думала, что так соскучилась!

— Что-то ты похудела. Плохо кушаешь? Или не кормят тебя? — с беспокойством охлопал он мои бока, а я захихикала — было щекотно.