– Что вы хотели сказать Моне? – спросил Хартман.

– Я хотел подарить ей цветы… Потому что она такая прекрасная!

– Ты ему веришь? – спросила Мария Хартмана, который, расхаживая взад‑вперед, рассказывал о допросе. Теперь он уселся на стул напротив Марии и уставился в пространство.

– Не знаю. Пожалуй, верю, вопреки здравому смыслу. Что касается оружия, то он не говорит всей правды. В этом я могу поклясться. Если между ним и Моной что‑то есть, то они, по всей вероятности, защищают друг друга. Но почему винтовка лежала у него дома чуть ли не на виду, а кочергу он спрятал таким оригинальным образом?

– Между прочим, десять красных роз в букете означают: «Выходи за меня замуж». Я в свое время подрабатывала в цветочном магазине и знаю, многое можно сказать с помощью цветов!

– Ух ты, опасное это дело! Можно ведь подарить букет и не знать, что этим сказал!

– На то и флористы! А сейчас я собираюсь пойти домой и лечь спать! – Мария выключила компьютер и встала.

– Это, наверное, самое лучшее. Когда СМИ пронюхают о кладе эпохи Вальдемара Аттердага, покою нам не будет. Представляешь, какой поднимется шум? – Хартман покачал головой. – Черт, не будет ни минуты покоя. Это же новость мирового значения! Рано или поздно информация просочится в прессу, и дай‑то бог, чтобы это случилось попозже!

– Ты думаешь, это те самые сокровища? Клад, который утонул в море?

– Не рискну пускаться в рассуждения. Но Арне Фольхаммар в этом убежден. В таком случае это – кощунство столетия! Преступление против всего готландского народа! Если бы толпа смогла добраться до Биргитты Гульберг, ее и теперь замуровали бы живьем в башне, как тогда!

– Возможно. Я имею в виду, возможно, именно это и произошло.

– Думаешь, Арне способен на такое?

– А ты представь, какой тут конфликт интересов. Он же историк, сотрудник музея. История Готланда – это его жизнь, его профессия! Если у кого и был мотив, так это у него!

Глава 45

– Из судмедэкспертизы пришел предварительный протокол вскрытия. – Взмокший Трюгвесон оттянул ворот темно‑синей водолазки. Он опустил очки со лба на нос, вглядываясь в текст. Несмотря на включенную вентиляцию, в помещении было душно. Трюгвесон открыл окно, впустив с улицы крики чаек, не поделивших объедки на парковке.

Хартман наклонился вперед, чтобы лучше слышать.

– «Женщина нормального телосложения, и те де, и те де… При внешнем осмотре обнаружены синяки: на шее с левой стороны, а также на левой щеке. Прокол кожи в области carotis communis » – то бишь на шее, прямо в сонную артерию. «Нельзя исключить изнасилование… остатки девственной плевы и множественные мелкие кровоизлияния… дефлорация предположительно за несколько дней до смерти… Содержание алкоголя в крови – два и две десятых промилле. Показатель сахара в крови ниже измеримого предела. Вероятная причина смерти: гипогликемия. Содержание инсулина в крови значительно превышает норму».

– У нее был диабет? – удивился Арвидсон.

– Нет. Если бы у нее был невыявленный диабет, то сахар в крови был бы как раз высокий, – объяснил Трюгвесон. – Судмедэксперт говорит, тут могут быть два объяснения. Либо у нее была опухоль, вырабатывающая инсулин, что встречается крайне редко. Либо кто‑то ввел ей инсулин, о чем говорит прокол на шее.

– Что говорит Мона Якобсон? – спросил Эк. – Что она видела?

– Если она что‑то и видела, то не рассказывает.