16

Глаза Флаксмена слегка остекленели – то ли при мысли о шутке, которую сыграли с ним тридцать безымянных писателей, когда писатели были всего лишь стереокартинкой на книжной обложке, то ли потому, что он объявил консервированными кошмарами такую коммерческую ценность, как тридцать литературных гениев, способных к самостоятельному творчеству.

Тут снова вмешался Каллингем.

– Проблемой анонимности мы сможем заняться и потом, – сказал он. – Возможно, яйцеглавы сами изменят свое решение, когда узнают, что их ждет новая литературная слава. И даже если они все‑таки предпочтут остаться анонимными, достаточно будет ставить на титуле их книг «Мозг номер один и Г.К.Каллингем», «Мозг номер семь и Г.К.Каллингем»и так далее.

– Ого! – почти с благоговением воскликнул Гаспар, а Зейн Горт заметил вполголоса:

– Только не слишком ли однообразно?

Каллингем улыбнулся своей мученической улыбкой, но Флаксмен, побагровев, поспешил на его защиту.

– Довольно! Мой друг Калли программировал словомельницы «Рокет‑Хаус»в течение десяти лет, и ему давно пора получить литературное признание! Писатели больше века крадут славу у программистов, как раньше крали славу у редакторов! Даже дутый писателишка с пустой головой и робот со швейной машиной вместо мозга могли бы понять, что яйцеглавов нужно будет программировать, редактировать, тренировать – называйте как хотите – и сделать это способен только Калли!

– Извините меня, – перебила его няня Бишоп, – но Ржавчик не может больше ждать, и я сейчас его включу.

– О, мы готовы, – мягко сказал Каллингем, а Флаксмен, вытирая пот со лба, добавил с сомнением:

– Да, пожалуй.

Няня Бишоп жестом пригласила их всех встать у того конца стола, где сидел Флаксмен, и повернула телевизионную камеру в их сторону. Когда она вставила штепсель в верхнюю правую розетку серебряного яйца, раздался еле слышный щелчок, и Гаспара вдруг пробрала дрожь. Ему почудилось, что в телевизионном глазу что‑то появилось – какой‑то красноватый отблеск. Няня Бишоп включила микрофон в левую верхнюю розетку, и Гаспар затаил дыхание, о чем догадался только несколько секунд спустя, когда сделал невольный шумный выдох.

– Ну же! – сказал Флаксмен, тоже тяжело вздохнув. – Включите динамик мистера… э… мистера Ржавчика. А то по мне мурашки бегают. – Он спохватился и виновато улыбнулся в сторону телевизионной камеры. – Извините, старина!

– Но это может быть и мисс и миссис Ржавчик! – напомнила девушка. – Ведь среди этих тридцати было и несколько женщин. А динамик я включу после того, как вы изложите ему свое предложение. Поверьте, так будет лучше.

– Он знал, что вы принесете его сюда?

– Да, я ему сказала.

Флаксмен расправил плечи, посмотрел в телевизионный глаз, судорожно сглотнул и жалобно оглянулся на Каллингема.

– Здрав‑ствуй‑те, Ржавчик, – заговорил тот размеренно и монотонно, словно подражая машине или что‑то ей втолковывая. – Меня зовут Г.К.Каллингем, я совладелец издательства «Рокет‑Хаус»и партнер Квинта Горация Флаксмена, который в настоящее время опекает «Мудрость Веков»и которого вы видите здесь рядом со мной.

Затем Каллингем вкрадчивым тоном изложил положение, создавшееся в издательском мире, и осведомился, не пожелают ли яйцеглавы вновь приняться за литературное творчество. Вопрос об анонимности он искусно обошел, проблемы программирования коснулся лишь слегка (обычное сотрудничество с редактором, сказал он), указал на заманчивые возможности использования гонораров и в заключение произнес несколько красноречивых фраз о преемственности литературы и общности писательских усилий на протяжении веков.