– Ну и ну! Не только великий писатель, но и великий психолог! Значит, я должна перейти на их сторону, когда Ржавчик и так один против всех? Нет уж, увольте.

– Нам следует все это обсудить подробнее, – сказал Гаспар. – Может быть, поужинаем вместе? То есть если вам разрешено отлучаться из Детской.

– Хорошо, – согласилась няня Бишоп. – Конечно, если дело ограничится только ужином и разговором.

– Чем же еще? – недоуменно пожал плечами Гаспар, мысленно поздравляя себя с успехом.

В этот момент серебряное яйцо перебило Флаксмена, который с чувством говорил о долге яйцеглавов перед человечеством.

– Погодите, погодите, погодите, дайте мне сказать!

Флаксмен покорно умолк.

– Пожалуйста, дайте мне договорить до конца, – донесся из динамика металлический голос. – Я долго и терпеливо слушал вас, но пришло время сказать правду. Мы существуем в совершенно разных мирах. В рассказе великого русского писателя некий человек на пари согласился прожить пять лет в одиночном заключении. В течение первых трех лет он без конца требовал все новых и новых книг, в течение четвертого года он читал только Евангелие, а на пятом перестал читать совсем. Мы находимся в таком же положении, как он, только тысячекратно усиленном. И мы страдаем от этого одиночества и время от времени вспоминаем – причем без малейшей признательности – того, кто соблазнил нас этой судьбой, а заодно и мир, который отрекся от нас и продолжает идти дальше своим извилистым трудным путем, пока мы пребываем в нашей вечной ночи.

Вот почему я снова отвечаю вам «нет». Выключите меня, няня Бишоп, и отнесите обратно.

18

Жизнь имеет обыкновение усыплять нашу бдительность, чтобы внезапно разинуть на нас тигриную пасть или раздавить как мух. Приемная «Мудрости Веков» казалась самым тихим и спокойным местом в мире, местом, где время давно остановилось, однако, когда Гаспар вечером зашел туда за няней Бишоп, из внутренней двери внезапно появился всклокоченный старец, который взмахнул длинным посохом из черного дерева с двумя поразительно реалистичными змеями и изрек:

– Изыди, мерзкий репортер! Осирисом, Сетом и Ра заклинаю тебя! Изыди, кому говорят!

Старец был точной конной Джо Вахтера, включая даже пучки седых волос на ушных мочках. Однако он не горбился, обладал очень длинной белоснежной бородой и так широко раскрывал глаза, что были видны налитые кровью белки.

При каждом его вопле по воздуху прокатывалась смрадная волна застарелого перегара.

Гаспар, пораженный сходством таинственного старца с Джо Вахтером, собрался было дернуть его за бороду, чтобы проверить, не накладная ли она, и, опасливо косясь на посох, уже протянул руку, как вдруг за спиной старца показалась няня Бишоп.

– Назад, Зангвелл, – поспешно скомандовала она, сморщив нос. – Мистер Ню‑Ню вовсе не репортер, папаша, теперь вся газетная работа выполняется роботами. Их‑то вы и остерегайтесь. Осторожнее! Не сломайте свой кадуцей. Сами же говорили мне, что это музейная редкость. И не нажимайте так на нектар. Сколько раз я отгоняла от вас розовых слонов и не пускала в Детскую розовых фараонов. Идемте, мистер Ню‑Ню! На сегодня я уже вот так сыта «Мудростью Веков», – ее рука коснулась нежного подбородка.

– По‑моему, Зангвеллу ни разу не приходилось выгонять репортеров, – сказала няня Бишоп, когда они вышли. – Он просто вспоминает, как этим занимался его прадед. Вахтер Джо? Так ведь он и Зангвелл близнецы. Семья Зангвеллов служит у Флаксменов из поколения в поколение. А вы разве не знали этого?

– Я не знал даже фамилии Джо Вахтера, – ответил Гаспар. – И вообще не понимаю, как кому‑то удавалось удерживаться на работе из поколения в поколение! Это при массовой‑то безработице!

Кругом стоял непроглядный мрак – ярко светились только окна немногих зданий, которые, подобно «Мудрости Веков», имели автономное электроснабжение.