– Будем считать, что оттуда, пока нет других версий.

Бледная веснушчатая рука рассеянно поднялась, ощупала край пластыря. Кардинал был уверен, что она спросит, где будет жить в Алгонкин‑Бей, – вопрос, которого он боялся. Но она не проронила ни слова. Лишь улыбнулась своей спокойной улыбкой. Вот и хорошо – пусть доктор Шафф сообщит ей сама.

– Послушайте, Рыжик… Простите, что мне… хм… приходится так вас называть, пока мы не выясним вашего настоящего имени.

– Ничего. Я не возражаю.

– Скоро мы получим ответ из розыскной службы относительно вас. Такие девушки, как вы, обычно не исчезают никем не замеченные. А до тех пор вас круглые сутки будет охранять полиция.

– Хорошо.

Она не запротестовала, не поинтересовалась причиной, подумал Кардинал. Не забеспокоилась и даже не проявила любопытства. Но он почувствовал потребность ответить на незаданные вопросы.

– Кто‑то стрелял в вас, – сказал он. – Характер раны, а также тип использованного оружия убеждают нас в том, что это была сознательная попытка лишить вас жизни. Поэтому и надо постараться вести себя тихо, пока мы не найдем преступника. На случай, если попытка убить вас повторится.

– Хорошо.

– Вы понимаете, о чем я толкую? Вскоре вам надоест сидеть взаперти, но выходить на улицу для вас небезопасно.

– О… – Бледный лоб наморщился не то от беспокойства, не то от смущения. После секундной запинки она сказала: – Кто бы там я ни была, я, наверно, человек очень ленивый, потому что пока единственное мое желание – валяться в постели и ничего не делать.

– Вот и хорошо, – сказал Кардинал. – Не волнуйтесь ни о чем и предоставьте заботу о вас докторам.

– Согласна. – Она улыбнулась, и лицо ее осветилось, словно от внезапно зажженной лампы. – Спасибо вам, доктор.

4

Полицейское управление в Алгонкин‑Бей вовсе не похоже на ту помойку, какой на телевидении принято изображать нью‑йоркские полицейские участки. С того времени как десять лет назад уголовная полиция Алгонкин‑Бей переместилась в новое здание, обстановка здесь так и осталась холодно‑стерильной, напоминавшей убранство небольшого морга. Выходившие на восток окна давали хорошее освещение, по крайней мере по утрам, и открывали прекрасный вид на парковочную площадку.

Кардинал, стоя в приемной, складывал папки с бумагами по делу, которым он плотно занимался последние шесть месяцев. Оно касалось третьего поколения семьи, известной преступными наклонностями. Возмутившись соседской жалобой на шум, парни ворвались к соседям на барбекю и учинили драку. Дело кончилось тем, что участвовавший в барбекю почтенный старец был найден лежащим лицом в вустерширском соусе. Он скончался от сердечного приступа. Скрупулезное следствие, в течение нескольких месяцев отнимавшее все силы у Кардинала, привело к заключению лишь о внезапной смерти.

Время от времени размышления Кардинала прерывались постукиванием в женских ручках молотка. Это Френсис, секретарь и подручная главы полицейского управления Кендалла, развешивала по стенам фотографии в новых рамках. В данный момент она вешала фотографию Кендалла, дающего присягу, и еще одну: Йена Маклеода, в полном обмундировании и совершенно мокрого, только что вытащившего из Форельного озера мать троих детей.

– А об этой что скажешь? – вопросила Френсис.

На черно‑белом, восемь на одиннадцать снимке был запечатлен Джерри Комманда, когда он работал еще в городской полиции. На нем были солнечные очки и бейсболка и стоял он в каменных воротах, увенчанных чугунным орлом – когти подобраны, черные крылья распростерты – вот‑вот взлетит.