Изменить размер шрифта - +

 

35

 

У него был пистолет с глушителем, издававший хлопок вроде тех, что сопровождают вылет пробок из бутылок с шампанским в новогоднюю ночь.

Казалось, что Филин за несколько секунд откупорил целый ящик шампанского.

Гарик тоже выстрелил, потом упал, я вытянул руку с пистолетом, но милиционер загородил мне линию огня, правда, ненадолго – он тоже упал, повалился лицом вниз, выронив автомат…

Как только его спина перестала маячить передо мной, я нажал на курок, еще не видя Филина, но зная, что он там, впереди, в узком промежутке между забором и стеной, и тоже целится в меня… Восемь пуль ушли в этот промежуток, восемь шансов убить врага и выжить самому. Когда рука перестала дергаться от отдачи, а палец замер на курке, нажимать который стало бесполезно – тогда я увидел его.

Филин стоял в нескольких шагах от меня, вполоборота, в банальной куртке, вероятно, пошитой в Китае. Очков на нем уже не было. Зато пистолет в его руке был, и ствол смотрел мне в лицо.

«Ну что ж, вот так и умирают», – подумал я, чувствуя кожей, как медленно тянется время, чувствуя, что это мои последние секунды, в которые надо успеть сделать что‑то важное, но только сил на это уже нет, и ствол пистолета в руке Филина сейчас взорвется огнем, отправляя свинцовое послание мне в череп…

Что‑то случилось. Время двигалось медленно, словно больная черепаха, и я разглядел поверх пистолетного дула, как выражение лица Филина чуть изменилось. Если бы я рассматривал его на пару секунд подольше, я мог бы сказать точнее, но тогда мне показалось, что лицо выражало охватившее Филина удивление. А потом он нажал на курок. Я инстинктивно сжался и отпрыгнул в сторону, хотя прыгать было особенно некуда.

Я ударился плечом об забор, сполз по тому же забору вниз и замер, сидя на корточках, в ожидании второго, третьего и четвертого выстрелов. Столько, сколько понадобится, чтобы убить человека. Чтобы убить меня… Однако я не дождался выстрелов. Я открыл глаза и не увидел никого перед собой. Никого, кто стоял бы на ногах. Я видел лежащих на земле Гарика и милиционера. И я не видел Филина.

Я схватил с земли автомат, передернул затвор и медленно пошел по проулку дальше, держа палец на спусковом крючке. Я еще не верил в то, что я остался жив, но инстинкт подсказывал, что надо взять автомат, догнать Филина и убить его. Догнать и убить. С удовольствием.

Но тут возникла одна маленькая проблема – я не видел больше Филина. И не мог понять, куда же он подевался. Словно провалился под землю. Словно его и не было. Но на самом‑то деле он был, и худшим доказательством тому были тела Гарика и милиционера, через которые я только что перешагнул. Пока не время было драматически склоняться над ними, пускать скупую мужскую слезу и шептать слова прощания. Прежде надо было пришить эту сволочь. Напряжение давило на меня, словно стокилограммовый рюкзак за плечами. Мне все больше хотелось не идти, а ползти по‑пластунски, вдавить свое тело в землю, врасти в нее, общаясь с миром посредством автомата. Вероятно, таково ощущение войны. И я был на войне. И я едва не нажал на курок, когда навстречу мне выскочили трое милиционеров – с лицами столь же напряженными и страшными, как, вероятно, и у меня самого. Ссутулившиеся так же, как и я. С пальцами, помещенными на спусковые крючки. Мы были словно братья. Правда, не слишком удачливые.

– Не стреляй, свои! – прохрипел первый милиционер, не переставая держать автомат направленным на меня. Я отвечал тем же. – Где он?

– Хер его знает! – ответил я сквозь зубы. – Подстрелил двоих наших… А потом пропал.

– Из‑под земли достанем! – пообещал милиционер, оглядываясь кругом и не понимая, куда мог исчезнуть Филин. – Он точно за тебя не рванул?

– Нет, – решительно сказал я.

Быстрый переход