Кеша лежал в большой комнате на зелёной тахте, на той, на которой она спала. Это было до того неожиданно, что Нина остановилась в дверях.

— Иди сюда, — позвал он. Она нерешительно подошла, села в кресло, на самый краешек. — Поела? Сколько выпила стаканов чаю?

Как странно, он совсем не стесняется её. Без рубашки, в приспущенных брюках, лежит так, точно знает её тысячу лет, а они знакомы-то всего несколько дней. Нина стала смотреть на небо сквозь распахнутую дверь в его комнату. Небо всё ещё было розовым, не хотело умирать.

— Вы подняли Витю, — решилась заговорить. — Вылечили полковника. Впервые за полтора года в моей бедной голове закопошились мысли, я вижу небо за окном, я хочу есть. Это вы сделали… — Кеша не шевельнулся, тускло, сквозь прикрытые ресницы, мерцают глаза. — С детства я понимаю только то, что поддаётся анализу. Существуют законы физические, химические, биологические, и, если знаешь их, можешь понять происходящее. Всё остальное — от лукавого. А то, что делаете вы, я не понимаю. Объясните, как вы умудряетесь лечить неизлечимые болезни, с которыми не справляется медицина?! Понимаете вы сами природу вашей доброй власти над людьми? — Нина передохнула, снова на одном дыхании продолжала: — Или я непоправимо глупа, или всё происходящее — бред, сон, или всё, чем я жила до сих пор, рушится. Привычные вещи рушатся, да вообще весь мир.

Нина выдохлась. Сидела обессиленная, потная, не умея осмыслить того, что сейчас так сумбурно вывалила на Кешу, того, что наконец хоть как-то сформулировалось.

Кеша не ответил.

Несмотря на охватившую её слабость, на беспомощность рук и ног, в Нине горячо билась энергия, подаренная Кешей, голова была ясной, словно промытая живой водой. Слова служителя стояли в ушах, требовали от неё ответа.

— Что такое Вечность? — спросила она. — Она — степь? Вода? Пустота? Парабола? Замкнутый круг, по которому надо вечно двигаться? Я хочу Вечности. В дацане ко мне пришёл Олег. Он попал в Вечность. Он счастлив. В его лице нет страдания, есть покой. Объясните мне Вечность.

Кеша не ответил.

Неловкое молчание стояло, как стоит пыль в безветрии.

— Я понимаю, я просто больная, зачем со мной серьёзно разговаривать…

— Дай руку, — прервал её Кеша.

Нина наконец взглянула на него. Так же тускло, сквозь ресницы, мерцают глаза в розовом потоке уходящего солнца. Похоже, Кеша не слушал её, думал о своём. Она протягивает ему руку.

Электрический свет вспыхивает неожиданно, затмевая дневной. Кеша подносит её руку под самую лампу, привстаёт, разглядывает её ногти.

— Смотри, вот где видна твоя болезнь. И в глазах видна. И в твоём нёбе. И на мочке уха. Никакой тайны, ничего сверхъестественного, всё в организме связано: каждая клетка, каждая точка, каждая линия — самостоятельная жизнь, и отражает она жизнь всего организма. Из клетки родится человек, а клетку разве увидишь глазом? Разве увидишь глазом беду, страх, смерть? Разве увидишь, как растёт раковая опухоль? Ответь мне, какая сила движет руками вяжущей женщины, когда женщина безостановочно болтает с соседкой? Ну-ка, объясни. Объясни, почему ты сидишь рядом со мной? Что держит тебя? Ну? Не ты меня, я должен спрашивать тебя об этом. Ты хочешь знать, ты хочешь понять… почему же не можешь? Это так просто.

Нина изогнулась, ей неудобно, Кеша не замечает, больно мнёт пальцы. Он смеётся над ней! Она вырывает руку.

— Ты что? — удивляется Кеша. — Тебе что пришло в голову?

Она молчит. Гаснет лампа. И одновременно розовое небо блёкнет. Оно уже не розовое, оно посыпано пылью.