|
Волосы напоминали загробную диссертацию. Казалось плясали - на горизонте, при луне - сами сущности. Но потом на всех точно накатился мир Клавуши. "Сама", трясясь, таращила глаза на пляшущих, но в ее сознании отражались не они, а крутящиеся на их месте нелепые бревна, сковородки, голые, словно с них содрали десять шкур, призраки. Клавуша пусто хотела вскочить на Ремина, как на прыгающее полено. Пощекотала, как кота, сидящего и бренькающего на гитаре Игорька. Пугала казавшегося приведением Падова. А к Аннуле, вдруг прервав дикий танец, отнеслась как к себе, накинув на нее свое платье. Веселый пляс между тем продолжался. - Интересно живете, Клавенька, - умилился ей в ухо Извицкий. - Идите, идите сюда, Игорь, - вдруг остановилась Клава, очертив круг. Пляс кончился. Из угла Федор пристально всматривался в "метафизических"*, все понимая по-своему. Ночь прошла в смятении. Падов входил в мир Клавуши; и немного завидовал ей: "ее мир иррационален, нелеп, - думал Падов, - но в то же время защищен и самодавлеющ, устойчив именно своей нелепостью, в которую она замкнула реальность; никакие чуждые ветры не врываются в него; мой мир - моя крепость". Одновременно он видел, что это не безумие, а состояние, в котором "я" сохранено, практическая ориентировка не нарушена, но зато изменилось трансцендентное восприятие мира и разрушилась прежняя иррациональная подоплека вещей и их значимость. И что Клавуша может теперь иначе, нелепо и мракорадостно, воспринимать мир. "Хохочу, хохочу, хохочу!" - так и хотелось взвизгнуть Падову. Но он почему-то боялся ответного смеха "метафизических". И вообще соучастия других миров. Наутро все были совершенно поглощены собой... Клавуша говорила о своих внутренностях, что-де хорошо бы их раскидать по воздуху, а чай пила прямо из чайника, перемигиваясь с ним, как с мертвым ухом. Говорила и о мире в целом, как о хорошей-де, летящей вверх тормашками избенке, прочно охваченной ее крепким и всеобъемлющим разумом. И сурово грозила кулаком вдаль. Извицкий мракосексуальничал, чертя рукой, как членом, в котором помещен разум, какие-то фигурки. Ремин был занят своими запутанными отношениями с религией "я"; Анна лелеяла в себе интеллектуализованную ведьму; а Падова опять стали раздражать намеки на существовавшие Высших Существ. Толю злила огражденность Клавеньки: "хорошо бы пробить брешь в ее мире". Клавуша сидела, оголив плечи, и мирно их поглаживала, словно ее плечи были божеством. Завязался какой-то разорванный разговор, во время которого Женичка бренчал на гитаре, а Ремин хлестал водку. - Не вмещаем мы чего-то, но уже чувствуем... На острие... - верещал Падов. - И чтоб выжить в загробном существовании, прыть надо иметь, совмещать в себе сатанинскую гордыню с чувством мышки! И Толя вдруг плюнул в свою кружку с пивом. |
