Изменить размер шрифта - +

     Скатившийся камушек упал у самых ног парнишки. Он остановился и опустился на колени.
     Оленья Кожа застыл: стоит пареньку поднять глаза, и он уставился бы прямо в подметки его сапог. И получил бы каблуком в физиономию.
     Парнишка не шевелился.
     Фрэнк задержал дыхание.
     «Какого черта он здесь делает? Я в его возрасте думал только о том, как забраться какой-нибудь девчонке под юбку».
     Паренек осенил себя крестным знамением — он молился! — встал, улыбнулся сам себе и пошел дальше, прочь от того места, где Фрэнк привязал лошадь.
     Макквити медленно вздохнул, потом сосчитал до ста. С открытого участка доносились пение и хлопки в ладоши: та же самая песня, снова и снова. Никто из людей в белых рубахах не обращал на него внимания. Он соскользнул со скалы и тихо вернулся к своей лошади.
     Это было слишком жутко.
     В нем всколыхнулся инстинкт: «Фрэнки, приятель, если ты хочешь рвануть в Мексику, сейчас самое время».
     Фургоны катились по главной дороге, и, когда они поравнялись с его позицией, Оленья Кожа подобрался к самому краю скал, откуда до дороги было не больше пятидесяти футов, устроился в расщелине и навел бинокль на обоз. На длинные ящики в задней части фургонов. По мере того как они проезжали мимо, он внимательно присмотрелся к грузу: на каждом ящике имелась одинаковая, нанесенная по трафарету надпись. Как он и думал, «Армия США».
     В ящиках лежали винтовки — штатное оружие армейских подразделений.
     Сотни винтовок.
     
     Новый город
     — Хвала Господу! Аллилуйя. Разве сегодня не славный день.
     — Спасибо, брат Корнелиус. День сегодня воистину славный, — отозвался преподобный, впервые с сегодняшнего утра, хотя было уже далеко за полдень, выйдя из Дома надежды и направившись по дощатому тротуару на главную улицу. Он щурился от яркого света; горячий, сухой воздух обжигал легкие, заставляя тревожиться о том, хватит ли ему энергии на выполнение дневных обязанностей.
     «Если бы они только знали, чего я от них хочу, — устало думал преподобный Дэй, глядя на полную народа улицу. — Многие ли устоят? Многие ли дрогнут и побегут?»
     — Скажи мне, брат Корнелиус, день выдался хороший?
     — Славный день, преподобный, благодарение Господу, — ответил Корнелиус Монкрайф, безропотно ждавший преподобного более двух часов, как делал почти каждый день.
     — Приятно это слышать. Пройдемся вместе, брат. Они молча зашагали нога в ногу; гигант в длинном сером плаще, недавно назначенный начальником службы безопасности Нового города, старался умерить свой размашистый шаг, чтобы приноровиться к согбенному пророку, серебряные шпоры которого позвякивали в такт его хромоте. Граждане на улице улыбались и низко кланялись преподобному, выражая свою преданность, и он в ответ милостиво помахивал каждому из своей паствы рукой, беззвучно бормоча губами то, что они принимали за благословение:
     — Страшитесь меня, продолжайте благие труды. Когда они покинули главную улицу и повернули к башне, преподобный произнес:
     — Любовь народа нашего есть чудо, истинный дар Божий.
     — Истинная правда, преподобный.
     — А говорил ли я тебе, брат Корнелиус, как благодарны мы тебе за нелегкий труд на благо нашей церкви?
     — Вы слишком добры… — выдохнул Корнелиус, грудь которого, как бывало всегда, когда с ним заговаривал пастырь, распирало от избытка чувств.
Быстрый переход