Канацзучи, развернувшись, разрядил винтовку в людей у пулемета, убив троих, и, прежде чем бойцы в линии по обе стороны успели отреагировать, выхватил «косца» и бросился в атаку на правый фланг.
Фрэнк прыгнул к пулемету и снова повернул его влево; внутри собора он уловил проблеск: луч лунного света, падавший сквозь круглое, застекленное красным окно, отражался от массы людей в белом. Его рука нащупала гашетку, и очередь, полоснувшая по земле левее вражеской линии, взметнула в воздух пыль. Черт, пулемет не пристрелян! Долбаные вояки не имели долбаного понятия о том, как содержать в долбаной боеготовности их долбаное вооружение!
Шеренга людей в черном ответила огнем. Оленья Кожа, не прекращая стрелять, выровнял ствол и переместил его вправо, обрушив град пуль на противника. Под огнем строй разорвался и рассеялся. Люди разбегались, бойцы из задних рядов при виде упавших товарищей поворачивались и устремлялись в укрытие.
Пуля прострелила Фрэнку сапог, раздробив левую лодыжку. Он пошатнулся, но стрелять не перестал. Другая пуля обожгла верхнюю часть правого бедра.
«Кость не задело», — подумал Фрэнк, рыча от боли, но не выпуская гашетку.
Следом за Фрэнком на правый фланг линии обрушился, безостановочно работая «косцом», Канацзучи. Он стремительно врубился в самую гущу врагов, и они даже не могли выделить его среди своих для прицельной стрельбы, а ярость атаки отвлекла их внимание от пулемета. Чернорубашечники только и успели понять, что на них напал человек с клинком, движущийся с быстротой ветра. Правда, они все равно повели беспорядочный огонь, но выпущенные наугад пули или не находили цель, или разили своих. Казалось, что пули пролетали сквозь атакующего, не в силах повредить ему, тогда как его клинок отрубал конечности и вспарывал животы, двигаясь так, словно жил самостоятельной жизнью.
Десять человек пали, прежде чем остальные побросали оружие и бросились бежать. На каждую его жертву приходилось всего по одному удару: японец сеял смерть с ужасающей экономностью. Как только пал последний противник, Канацзучи, не помедлив, исчез за правым углом церкви, нацелившись теперь на расчет второго пулемета.
Последнего чернорубашечника на своей стороне Фрэнк достал, прострелив насквозь земляную насыпь, за которой тот попытался укрыться. Для этого пришлось жать на гашетку, пока не кончились патроны, а когда он потянулся за новыми и случайно задел ствол, ему обожгло руку.
Рой пуль со свистом пронесся над его головой. Фрэнк посмотрел сквозь пространство собора и увидел ствол оружия, полыхавший вспышками, из распахнутых дверей на другом конце. Люди в белом отчаянно кричали; пули косили их как траву.
Пуля зацепила левое плечо, и Фрэнк резко присел. Большинство их выстрелов по-прежнему приходилось слишком высоко. Плечо теперь не работало, так что он, оставаясь внизу и кое-как управляясь здоровой рукой, выудил из патронного ящика последний патрон, вложил в патронник и нажал на гашетку. Выстрел разбил окно над дверьми, и вниз дождем посыпались осколки красного стекла.
Началась стрельба. Первым застрочил пулемет, установленный позади собора. Те, кто находился у переднего входа, еще только готовили орудие к бою, а остальные чернорубашечники вели прицельный ружейный огонь. Из храма, перекрывая треск выстрелов, слышались отчаянные крики.
Иннесу было непросто удерживать оружие раненой рукой, и каждый выстрел отдавался в ней болью, однако все трое тщательно прицеливались и, выведя пулемет из боя, прежде чем он успел полить свинцовым дождем избранный сектор обстрела, подстрелили двоих, попытавшихся заменить пулеметчиков, и стали целиться по стрелкам с винтовками. |