Босс «Драконов» та еще заноза в заднице. Не завидую я офицеру Дайити, когда Кохей спустит на него всех своих адвокатов. Места будет мало всем.

— Вот беда-то, а я же хотел по-хорошему с вами, — отвечает Хиро, сохраняя ледяное спокойствие. — Придется, значит, по-плохому.

— Задержать на 48 часов — это максимум, что он может сделать, — тут же вклинивается в разговор Жмот. — Но я вытащу тебя уже через 12.

Мне, по большому счету, все равно, где скучать по Рё, а вот Кохею эти 48 часов выйдут боком. Могу только представить себе, как ему тяжко в каталажке. На словах я могу сколько угодно насмехаться над Макино (чего я все равно не делаю), но на самом деле очень ему сочувствую. И детективу об этом прекрасно известно.

В этот, весьма неподходящий момент, в полицию поступает новое сообщение о найденном трупе. В трех кварталах от здания управления.

— Деда просто разделали как рыбу, — голос у Хиро едва заметно дрожит. — Ты всё еще утверждаешь, что это сделал одержимый демоном? — спрашивает он, подойдя к клетке и глядя на меня в упор. Как будто это я своими руками людей убиваю!

— Нет, это бродячий кардиохирург-трансплантолог разбушевался, — огрызаюсь я, рискованно играя с полицейским в гляделки. — Моя версия с одержимостью самая реальная, не находишь?

— Ах, ты ж…

Не знаю, что собрался сделать Хиро, когда дернул на себя решетку. Надеюсь, ничего несовместимого с честью офицера полиции. Подозреваю, это его так взбесила скорая перспектива доклада озверевшему начальству моей мистической версии кровавых событий. Но так ли это я уже никогда не узнаю.

Потому что в отдел врывается Красавчик Тан — слегка бухой, с кедром в горшке в обнимку и весь в соплях. Я успеваю только взвизгнуть при виде его малинового атласного пиджака прежде, чем на меня налетает Сяомэй с воплем: «Тупой идиотки сраный кусок!»

Знаете, что испытываешь, когда тебя со всей мистической дури метелят призрачным веером из птичьего крыла? Примерно, как если тебе скормили здоровенную перину и не дали даже водичкой запить. Такое впечатление, что перья везде: во рту, в носу, в ушах и во всех остальных естественных отверстиях. И там, где вы подумали, тоже.

«Ты у меня сейчас яйца начнешь нести, курица, — сулит мне разъяренный ками, делая секундную передышку в экзекуции. — Ледяные, квадратные, с острыми гранями! Безмозглое убоище!»

Я сейчас даже ответить не могу, только заполошно хватать ртом воздух, как рыба. Со стороны, должно быть, смотрится так, будто я потрясена появлением старого друга. Я потрясена, но кое-чем иным.

«Только попробуй вякнуть, ссыкля! Я еще не закончил» — взвивается ками.

О, Сяомэй! Он прекрасен как никогда прежде. В глубинах черных очей сверкают лиловые молнии, кожа оттенка белого нефрита порозовела на скулах от гнева, а с нежных губ, сравнить которые по праву можно лишь со сливовыми лепестками, слетают заковыристые ругательства. И, я почти уверена, если их записать, то в обратном направлении они читаются с еще более оскорбительным смыслом. По всем канонам классической поэзии, в идеальном размере. А его волосы! Часть их уложена на макушке под золотую… фигню с яшмовой шпилькой и изумрудной лентой, а остальная — черными блестящими локонами парит вокруг стройной фигуры, развеваемыми незримым ветром.

«Радуйся, что я сегодня без гуциня, мелочь потная!»

А я чо? Я радуюсь. От гуциня потом голова болит дня три без остановки, никакой анальгетик не помогает.

— Рин! Ребенок! Со мной все в порядке, — рапортует тем временем Красавчик, водружая горшок с кедром прямо на стол детектива Дайити. Затем, он видит Хиро, радуется ему как родному и хрипло кричит на весь отдел: — Привет, легавый! Чо в гости не заходишь? У меня пару косяков завалилось.