Дом аж дрожит от музыки.
А жена Луи кричит уже так, что прохожие на набережной останавливаются.
Наконец гости разошлись, и доктор явился - не то чтобы совсем пьяный, но и не больно в себе. Снял пиджак, засучил рукава. Посмотрел роженицу, взял щипцы.
Возился, возился... Потом говорит:
- Придется раздробить ребенку головку!
- Нет, нет, только не это! - кричит Луи.
- Хотите, чтоб я спас мать?
Доктор на глазах засыпал, ничего не мог с собой поделать, язык у него заплетался. Через час жена Луи больше не кричала и не двигалась.
Гассен посмотрел Мегрэ в глаза и закончил:
- Луи его убил.
- Врача?
- Всадил ему пулю в голову, потом еще одну в живот.
Потом убил себя. Судно через три месяца продали с торгов.
Старик замолчал, разглядывая угол топчана.
Почему он так усмехается? Уж лучше был бы мертвецки пьян и обозлен, как все эти дни.
- А что мне теперь будет? - равнодушно, без тени заинтересованности спросил Гассен.
- Обещаете не дурить?
- А что вы называете "дурить"?
- Дюкро всегда был вам другом, так ведь?
- Мы из одной деревни. Плавали вместе.
- Он к вам очень привязан.
Последняя фраза прозвучала неуклюже.
- Все может быть.
- Скажите, Гассен, на кого у вас зуб? Давайте говорить по-мужски.
- А у вас?
- Не понимаю.
- Я спрашиваю, кого вы выслеживаете? Вы что-то ищете? И что же вы нашли?
Вот так неожиданность! Там, где Мегрэ видел только пропойцу, оказался человек, который, напившись у себя в углу, проводил личное расследование! Ведь именно это хотел сказать Гассен.
- Я еще не нашел ничего определенного.
- Я тоже.
Но он-то вот-вот докопается до истины! Об этом ясно говорил его тяжелый, холодный взгляд. Все правильно.
Шнурки и галстук ему действительно надо было вернуть.
Ни этот убогий участок, ни вообще полиция больше не имели значения. Остались только два человека, сидящих друг против друга.
- Вы ведь не причастны к покушению на Дюкро?
- Никоим образом.
- И к самоубийству Жана Дюкро. Вам незачем было и вешать Бебера.
Речник со вздохом встал на ноги, и Мегрэ поразился, до чего же он маленький и старый.
- Расскажите мне все, что вы знаете, Гассен. Ваш шалонский приятель никого не оставил. А у вас есть дочь.
Мегрэ тут же пожалел о сказанном. Старик бросил на него такой страшно испытующий взгляд, что комиссар почувствовал: надо солгать, во что бы то ни стало солгать.
- Ваша дочка поправится.
- Может, и поправится.
Казалось, старика это не задевает. Да, дело-то не в этом, черт возьми. Мегрэ это знал. Просто он затронул то, чего не хотел касаться. Но Гассен ни о чем не спрашивал. Он только молча смотрел, и это было невыносимо.
- До сих пор вам хорошо жилось на барже...
- Знаете, почему я всегда хожу по одному маршруту? Потому что я так плавал, когда женился. |