В центре комнаты, ярко освещенной, стоял стол с толстой крышкой и многочисленными ножками. У Мышатника мелькнула мысль о сороконожке, потом о баре в «Серебряном Угре», ибо крышка стола была страшно запятнана и иссечена пролитой жидкостью, а во многих местах сожжена то ли огнем, то ли кислотой, то ли тем и другим.

В центре стола работал перегонный куб. Пламя лампы, на этот раз насыщенно-синее, поддерживало кипение в большом кристаллическом кубе, наполненном темной, вязкой, пронизанной блестящими искорками жидкостью. От плотно кипящего вещества отходил темный змеящийся поток и устремлялся вверх от узкого отверстия куба, имевшего странный ярко-красный цвет… Вначале он был прозрачным, потом становился непроницаемо черным. По узкой трубке он бежал от куба до сферического хрустального приемника, большего по размерам, чем сам куб, и в нем вился и крутился подобно живой черной веревке, свитой из множества колец — бесконечно тонкая эбеновая змея.

У левого конца стоял высокий, но очень сгорбленный человек в черном плаще с капюшоном, оставлявшем на виду меньшую часть лица, самой приметной частью которого был длинный, толстый с заостренным кончиком нос. Цвет лица был сумрачно-серым, подобно песчаной глине. Короткая щетинистая седая борода начиналась высоко, прямо на впалых щеках. Широко расставленные глаза под кустистыми бровями и низким лбом пристально смотрели на древний потемневший свиток, который его поросшие короткими седыми волосами, вызывающие отвращение маленькие лапки бессознательно то сворачивали, то разворачивали. Взгляд его, не останавливаясь, скользил по строчкам, слова которых он произносил быстрым монотонным голосом, лишь иногда на мгновение переводя глаза на куб.

У другого конца стола, стреляя бусинками глаз то на колдуна, то на перегонный куб, примостилось маленькое черное существо, один лишь взгляд на которого заставил Фафхрда изо всех сил вцепиться в плечо Мышатника. Последний едва не вскрикнул, но не от боли. Существо очень похоже на крысу, но лоб был выше, а глаза поставлены ближе, в то время как его лапки, которые оно постоянно потирало в неком бесконечном ликовании, выглядели точными копиями сложенных рук колдуна.

Одновременно, но каждый повинуясь своему порыву, Фафхрд и Мышатник пришли к выводу, что это то самое существо, что следовало за Слевийясом и его напарником, а потом убежало, и каждый вспомнил о том, что Мариан сказала о схожести с ведьмой, а Блана о том, что Кровас, как будто, взял на службу колдуна.

Темп пения-декламации ускорился, голубовато-белое пламя стало ярче и громко зашипело, жидкость в кубе сделалась плотной, как лава: образовались большие пузыри, с шумом лопнувшие, веревка в приемнике зашевелилась, как змеиное гнездо. У наблюдавших возникло чувство невидимого присутствия, сверхъестественное напряжение выросло до размеров почти непереносимого, и Фафхрд с Мышатником лишь огромным усилием воли заставили себя отпрянуть от щелки. Сердца их забились так сильно, что им казалось, биение их можно услышать издалека.

Внезапно монотонное бормотание возвысилось и тут же оборвалось. В кубе что-то ярко вспыхнуло и сухо защелкало, кристаллы сделались белыми и непрозрачными, но все же содержимое его не расплескалось. Голова приподнялась, повисела и снова опала. Среди колец в приемнике появились две черные петли и стали внезапно сужаться, пока от них не остались два черных узла.

Колдун усмехнулся, опустил один конец пергамента так, что тот скрутился в трубочку, и перевел взгляд с приемника на существо, и то забормотало резким голоском, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Тише, тише, Слевийяс! Подожди, когда придет твое время мчаться, напрягаться и потеть! — крикнул колдун, говоря теперь на ланкмарском наречии, но так быстро и таким высоким голосом, что Мышатник и Фафхрд его еле понимали. Тем не менее оба они поняли, что ошиблись в идентификации Сиовивина.