|
А ведь вы превосходно справились, и ваш малютка - просто чудо! Маркиз де Ла Моннери что-то пробормотал себе под нос и повернулся к колыбели. Трое мужчин восседали возле нее: все они были в темном, и у всех в галстуках красовались жемчужные булавки. Самый молодой, барон Ноэль Шудлер, управляющий Французским банком, дед новорожденного и муж маленькой женщины с седыми волосами и свежим цветом лица, был человек исполинского роста. Живот, грудь, щеки, веки - все было у него тяжелым, на всем как будто лежал отпечаток самоуверенности крупного дельца, неизменного победителя в финансовых схватках. Он носил короткую черную как смоль остроконечную бородку. Этот грузный шестидесятилетний великан окружал подчеркнутым вниманием своего отца Зигфрида Шудлера, основателя банка "Шудлер", которого в Париже во все времена называли "Барон Зигфрид"; это был высокий, худой старик с голым черепом, усеянным темными пятнами, с пышными бакенбардами, с огромным, испещренным прожилками носом и красными влажными веками. Он сидел, расставив ноги, сгорбив спину, и, то и дело подзывая к себе сына, с едва заметным австрийским акцентом доверительно шептал ему на ухо какие-нибудь замечания, слышные всем окружающим. Тут же, у колыбели, находился и другой дед новорожденного - Жан де Ла Моннери, прославленный поэт и академик. Он был двумя годами моложе своего брата Урбена и во многом походил на него; только выглядел более утонченным и желчным; лысину у него прикрывала длинная желтоватая прядь, зачесанная надо лбом; он сидел неподвижно, опершись на трость. Жан де Ла Моннери не принимал участия в семейном споре. Он созерцал младенца - эту маленькую теплую личинку, слепую и сморщенную: личико новорожденного величиной с кулак взрослого человека выглядывало из пеленок. - Извечная тайна, - произнес поэт. - Тайна самая банальная и самая загадочная и единственно важная для нас. Он в раздумье покачал головой и уронил висевший на шнурке дымчатый монокль; левый глаз поэта, теперь уже не защищенный стеклом, слегка косил. - Было время, когда я не выносил даже вида новорожденного, - продолжал он. - Меня просто мутило. Слепое создание без малейшего проблеска мысли... Крохотные ручки и ножки со студенистыми косточками... Повинуясь какому-то таинственному закону, клетки в один прекрасный день прекращают свой рост... Почему мы начинаем ссыхаться?.. Почему превращаемся в таких вот, какими мы нынче стали? - добавил он со вздохом. - Кончаешь жить, так ничего и не поняв, точь-в-точь как этот младенец. - Здесь нет никакой тайны, одна только воля божья, - заметил Урбен де Ла Моннери. - А когда становишься стариком, как мы с вами... Ну что ж! Начинаешь походить на старого оленя, у которого притупляются рога... Да, с каждым годом рога у него становятся короче. Ноэль Шудлер вытянул свой огромный указательный палец и пощекотал ручку младенца. |
