|
Разве они на это способны? Это же глухари высшего класса. А разве с т_а_к_и_м слухом, с т_а_к_и_м_и ушами, можно понять по крику, по звуку - откуда эта боль, где ее истоки? При таком жалком слуховом аппарате, по-моему, можно только уловить и проследить какие-то слабые, еле слышные обертоны, - даже не контрапункт, - отзвуки трудного детства или "неупорядоченного либидо". Но откуда рвется эта лавина боли, ведь ею впору заполнить целую карету "скорой помощи", где ее истоки? Откуда не может не родиться эта боль? Разве истинный поэт или художник не я_с_н_о_в_и_д_я_щ_и_й? Разве он не единственный ясновидящий на нашей Земле? Конечно же, нельзя считать ясновидцем ни ученого, ни тем более психиатра. (Кстати, был среди психоаналитиков один-единственный великий поэт - сам Фрейд, правда, и он был несколько туговат на ухо, но кто из умных людей станет оспаривать, что в нем жил эпический поэт!) Простите меня, пожалуйста, я скоро кончу. Какая же часть человеческого организма у ясновидящего нужней и ранимей всего? Конечно, г_л_а_з_а. Прошу снисхождения, мой читатель (если Вы еще тут), посмотрите еще раз обе цитаты - из Кафки и Кьеркегора, с которых я начал. Теперь вам ясно? Чувствуете, чувствуете, что крик идет из г_л_а_з? И как бы ни было противоречиво заключение судебного эксперта - пусть он объявит причиной смерти Туберкулез, или Одиночество, или Самоубийство, неужто Вам не понятно, отчего умирает истинный поэт-ясновидец? И я заявляю (надеюсь, что все следующие страницы этой повести вопреки всему докажут мою правоту), -прав я или неправ, что настоящего поэта-провидца, божественного безумца, который может творить и творит красоту, ослепляют насмерть его собственные сомнения, слепящие образы и краски его собственной священной человеческой совести. Вот я и высказал свое "кредо". Я усаживаюсь поудобнее. Я вздыхаю, говоря откровенно, с облегчением. Сейчас закурю и перейду с божьей помощью к другой теме. Но сначала - вкратце, если удастся, - скажу о второй половине названия: "Введение". "Введение" похоже на приглашение "Добро пожаловать!" в дом. Во всяком случае, в те светлые минуты, когда я смогу заставить себя сесть и по возможности успокоиться, главным героем моего повествования станет мой покойный старший брат, Симор Гласс, который (тут я предпочитаю ограничиться очень кратким псевдонекрологом) в 1948 году покончил с собой на тридцать втором году жизни, отдыхая с женой во Флориде. При жизни он значил очень много для очень многих людей, а для своих многочисленных братьев и сестер - семья же у нас немалая - был, в сущности, всем на свете. Безусловно он был для нас всем - и нашим синим полосатым носорогом, и двояковыпуклым зажигательным стеклом - словом, всем, что нас окружало. Он был и нашим гениальным советчиком, нашей портативной совестью, нашим штурманом, нашим единственным и непревзойденным поэтом, а так как молчаливостью он никогда не отличался, и более того, целых семь лет, с самого детства, участвовал в радиопрограмме "Умный ребенок", которая транслировалась по всей Америке, и о чем только он в ней не распространялся. |
