Или десятки тысяч? Сотни? Миллионы? Этот вопрос казался ему сейчас самым первоочередным: неясные масштабы мира, в котором он очутился, смущали.
– Ты можешь сказать, как далеко до Синтолы в привычных мне единицах длины?
– Разумеется. Если мы определим эти единицы.
Странник попытался объяснить, что такое фут и миля, а заодно – секунда, час, сутки и год. Потом Майк, почти без размышлений, назвал две цифры: расстояние до своего дома и примерный размер материка. Величиной Синтола вдвое превосходила поверхность земного шара, и до нее было раз в пятьдесят дальше, чем от Земли до Луны.
Потрясенный в очередной раз, Блейд перешагнул порог, прорвав едва ощутимую тонкую завесу. Она разделяла две точки этой странной реальности, два места, находившиеся на таком огромном расстоянии, что свет от одного до другого шел более минуты. Чудовищная дистанция! И все же, сделав одинединственный шаг, он покинул страну шестилапых лика и очутился на земле Синтолы.
Собственно, о земле можно было говорить лишь в фигуральном смысле; под его ногами лежал ковер, а под ним, несомненно, пол из светлого дерева – его закраины виднелись у стен. Их было только две, и эти массивные серые каменные стены сходились под прямым углом у большого очага, с великим искусством и тщанием выложенного из того же серого камня. Очаг, безусловно, не предназначался для приготовления пищи или других утилитарных целей; тут разводили огонь, чтобы полюбоваться ярко‑рыжими языками, ощутить жар живого пламени, вдохнуть смолистый аромат сгорающих поленьев.
Кроме этого очага, который Блейд сразу же окрестил камином, на ковре стояли кресла, а у каменных стен – агрегаты не совсем понятного назначения, сверкавшие металлом и стеклом. Там, где полагалось находиться еще двум стенкам, пол‑комнаты переходил в широкие деревянные ступени, спускавшиеся в сад. Он как бы являл собой естественное продолжение этой удивительной гостиной: один лестничный марш выходил к небольшой лужайке, обсаженной деревьями, другой спускался к прудику с песчаным дном и прозрачной водой, где плавали сиреневые чаши лилий. За ним находилась еще одна постройка, что‑то вроде веранды в японском стиле: помост, и над ним – легкая кровля на восьми изящных деревянных опорах.
В комнате же, где очутился Блейд, не замечалось ни потолка, ни крыши. Приглядевшись, он как будто бы различил вверху серебристый отблеск прозрачного купола, но в ярких солнечных лучах тот был почти незаметен.
– Это… это твой дом? – странник развел руками, повернувшись к Майку. Тот ждал, не мешая гостю осмотреться, и эта сдержанная деликатность показалась Блейду удивительной для юноши столь нежного возраста, почти подростка. Обычно такие пареньки на Земле вели себя куда развязней.
– Часть моего дома, место, где отдыхают, проводят время с друзьями.
– Гостиная, – уточнил Блейд.
– Гостиная? Место для гостей? Прекрасное определение, сэр! Да, это гостиная – очаг, кресла, ковер, лужайка, пруд и все остальное. А там, – Майк поднял руку к едва заметному куполу, – там звездная ночь сменяет солнечный день, и рассвет спешит разогнать темноту…
Он улыбнулся, его мальчишеское лицо приняло мечтательное выражение.
– Вероятно, – произнес странник, – ты должен представить меня своей семье. Только боюсь, я напугаю их до смерти своим диковатым видом.
Мечтательная улыбка Майка вдруг стала смущенной.
– Моя семья в настоящий момент существует в несколько урезанном виде, – заявил он, хлопнув себя по груди.
– Разве ты живешь один?
– Почему бы и нет? Что здесь удивительного?
– В моем мире пареньки твоего возраста обычно живут с родителями.
– Моего во… – он вдруг замолчал, потом расхохотался. |