Глава IV. НАСЛЕДСТВО
Господин де Вильморен пожелал немедленно приступить к поединку.
К этому его побуждали причины как объективного, так и субъективного
характера. Поддавшись эмоциям, недостойным священнослужителя, он
спешил покончить с этим делом, прежде чем вновь обретет подобающее
семинаристу расположение духа. Кроме того, он немного боялся самого
себя, точнее - его честь опасалась его натуры. Особенности воспитания
и цель, к которой он шел не один год, лишили его значительной доли
той воинственности, что самой природой заложена в каждом мужчине.
Маркизу также не терпелось завершить начатое, и, поскольку рядом
были де Шабрийанн, действующий от его имени, и Андре-Луи, свидетель
де Вильморена, ему ничто не препятствовало.
Итак, через несколько минут детали поединка были улажены, и мы
застаем всех четверых на залитой солнцем лужайке позади гостиницы
готовыми приступить к осуществлению зловещего намерения. Там им никто
не мог помешать. От случайного взгляда из окна их скрывала плотная
стена деревьев.
Отбросив формальности, они не стали измерять шпаги и обследовать
место поединка. Маркиз отстегнул портупею с ножнами, но остался в
камзоле и туфлях, считая излишним снимать их ради такого ничтожного
противника. Высокий, гибкий, мускулистый, он встал против не менее
высокого, но очень хрупкого де Вильморена. Последний тоже пренебрег
принятыми в таких случаях приготовлениями. Он прекрасно понимал, что
ему совершенно ни к чему раздеваться, и встал в позицию в полном
одеянии семинариста. Его лицо было пепельно-серым, и только над
скулами горел болезненный румянец.
Де Шабрийанн стоял опершись на трость - шпагу он уступил де
Вильморену - и со спокойным интересом взирал на происходящее.
Напротив него, по другую сторону от противников, стоял Андре-Луи. Из
всех четверых он был самым бледным, его глаза лихорадочно горели,
влажные пальцы судорожно сжимались и разжимались.
Все чувства Андре-Луи восставали против поединка, внутренний
голос призывал его броситься между противниками и попытаться развести
их. Однако, сознавая бесплодность благого порыва, он сдержался и
попытался успокоить себя мыслью, что эта ссора не может иметь
серьезных последствий. Если честь обязывала Филиппа скрестить шпагу с
человеком, которого он ударил, то благородное происхождение де Латур
д'Азира требовало от него не губить юношу, которого он сам
спровоцировал на оскорбление. Маркиз считался человеком чести, и едва
ли в его намерения входило нечто большее, чем преподать урок,
возможно и жестокий, по долженствующий принести пользу противнику. В
этих соображениях заключалось единственное утешение Андре-Луи, и он
упрямо держался их.
Противники сошлись, зазвенела сталь. Слегка согнув колени и
передвигаясь быстрыми пружинистыми движениями, маркиз держался боком
к противнику, тогда как де Бильморен стоял к нему лицом, представляя
собой отличную мишень. |