|
Зубная боль была просто нестерпима; струя холодного ветра, дувшего из окна, сверлила и жгла мои челюсти, и я, вместо того чтобы отдаваться упоению этих минут, следил по печатному тексту песни – сколько еще остается петь куплетов! Я дождаться не мог конца этой пытки, которой подвергала мои зубы холодная струя воздуха. В эти минуты боль и дошла до своего апогея, когда же факелы погасли – унялась и боль. Ах, как я обрадовался! Всюду встречал я приветливые взгляды, все желали сказать мне доброе слово, пожать руку. Усталый вернулся я в дом епископа и скорее отправился на покой, но сон бежал от меня, так я был взволнован, и я заснул лишь к утру.
Утром я поспешил написать благодарственные письма королю, Студенческому союзу и Ремесленному обществу в Слагельсе. Затем пришлось принимать многочисленные визиты. Отмечу посещение старухи, бывшей одно время нахлебницей у моих родителей. Она плакала от радости, говоря о моих успехах, и рассказала, что стояла вчера вечером в толпе на площади и, любуясь всем этим великолепием, вспоминала моих старых родителей и меня самого, каким я был в детстве. «Такое же великолепие было, я помню, когда приезжали сюда король с королевой!» – заметила она. То же говорила она и вчера другим старухам, своим соседкам, и те плакали вместе с ней от радости, что «бедный мальчик мог дойти до того, что его чествуют как короля!»
Вечером у епископа собралось большое званое общество, человек двести. Я читал сказки, а потом молодежь танцевала.
На следующий день я делал визиты членам городского управления и разыскивал своих старинных знакомых со времен детства. Одна из дочерей пастора и поэта Бункефлода, Сусанна, была еще жива. Зашел я и в ветхий домик, где протекло мое детство, и в школу для бедных, где я обучался ребенком.
Канун моего отъезда совпал с ежегодным праздником в так называемом «приюте Лана», где воспитывались бедные дети. Я находился в числе приглашенных на празднество. Зала была переполнена призреваемыми детьми и их матерями. Особенно памятен для меня этот праздник благодаря одной сказанной во время его речи. На стене висел портрет Лана, украшенный цветами. «Кто этот Лан?» – спросят, может быть, многие. Уроженец Оденсе, бедный мальчик, научившийся шить перчатки и занимавшийся продажею их вразнос. Случилось ему попасть и в Гамбург, где скоро на его изделия возник большой спрос. Деятельность его расширилась, он разбогател и выстроил себе дом в Оденсе. Женат он никогда не был, делал много добра и весь свой капитал завещал на устройство в его доме в Нижней улице приюта для бедных детей – мальчиков и девочек. На могиле его на Оденсейском кладбище простая каменная плита с надписью: «Здесь покоится Лан; памятник ему стоит на Нижней улице». На стене в школьном зале висел еще один портрет, портрет старушки. Она много лет торговала на улице яблоками и несколько лет тому назад умерла. Ребенком она воспитывалась в приюте Лана, и этому-то приюту она и завещала сколоченные ею с великим трудом несколько сот риксдалеров. Вот почему ее портрет и висит рядом с портретом Лана.
Молодой даровитый инспектор школ и пастор Мюллер коснулся в своей речи замечательных людей нашей родины и закончил ее, обращаясь к детям, приблизительно следующими словами: «Вы все знаете, какое торжество праздновали мы на этих днях. Вы видели, как чествовали одного из ваших сограждан, уроженца нашего города, а он сидел на такой же бедной, простой школьной скамье, как и вы. Он теперь здесь, между нами». Я видел, что у многих навернулись на глазах слезы; я раскланялся перед собранием, и ко мне со всех сторон потянулись для пожатья руки матерей. Оставляя собрание, я слышал их пожелания: «Господь порадуй и благослови вас!»
Это был праздник в память Лана; это был праздник и для меня. |
