|
Улетал он под надзором «гэбистов», не простясь с бывшими, как думал, друзьями. Провел в Америке с десяток лет, мучаясь комплексом вины и неполноценности. Не смог завести семью, ибо «дама» его юношеского сердца осталась на родине, а переписку ему запретили. И вообще – чувствовал себя полным отщепенцем, подонком и настоящим предателем, жил нелюдимо и даже помогал знаменитым «Черным пантерам». А в Союзе тем временем грянула перестройка, все встало с ног на голову. Комсомол оказался без надобности, а всех неугодных прежнему режиму объявили «правозащитниками» и «узниками совести». Друзья благополучно занялись частным предпринимательством, замастырили общий бизнес – торговали в павильончике джинсой из Штатов. Часто вспоминали своего лидера, пытались даже писать ему, но ответа не получили. И вдруг после долгого молчания от него приходит письмо. Дескать, едет в Россию туристом, очень хотел бы встретиться, надеется, что друзья не держат зла, и т. д. И телефон для связи. Ребята – впрочем, теперь уже солидные бизнесмены – перезвонили без проволочек. С трудом, но организовали в Москве встречу. И только на ней заокеанский диссидент узнал, что друзья не только никогда и ни в чем не винили его и не винят – они, хоть и краешком, тоже попали под пресс «гэбистов», – но, наоборот, считают, что все тогда кончилось наилучшим образом: он тогда получил прочные контакты на Западе, а они – прочную поддержку вылезших с перестройкой на свет божий многочисленных правозащитных организаций. И юридическую, и финансовую!
А тот все не верил, что «такое» можно простить. Да и поверить было нелегко: оказалось, что самые плодотворные годы жизни прошли впустую, и, в общем, по его же вине… На этом фильм кончался. Смысла картины Венька толком не понял. Запомнились урывками отдельные события: вот друзья вынимают древко флага из держателя и провожают знамя в полет с крыши. Вот – у стола, с направленной прямо в лицо лампой, сидит растерянный парнишка-«лидер» – а следователь, прячась в тени, злорадно описывает в ярких красках ужасы комитетского прессинга. Вот утром у парня начинаются рези в почках; вот герой стоит у парапета Крымской набережной, не решаясь подняться в кафешку парка Горького, где его ждут старые друзья… Дальше внимание Веньки рассеялось; как-то незаметно «расфокусировалось» зрение; чуть позже начали убывать силы, и он не мог уже сосредоточиться на фильме. Чувствуя, что сильно меняется в лице, Венька дождался-таки двенадцати, с вымученной улыбкой поздравил супругу с «самым лучшим годом» в их жизни, даже через силу хватанул шампанского, но от него сделалось еще хуже. И, наконец, оставил Любочку у включенного экрана, а сам убрался в спальню, в спасительный и милосердный сумрак. Начинался новый год…
Глава 15. «Новый Новый год»
Где он подслушал или нашел эти Любочкины новогодние стихи? Почему весь остаток ночи, не сомкнув глаз, твердил их про себя – боялся сойти с ума от мучительной бессонницы, неутихающих судорог в ногах и невыносимой борьбы с самим собой. Цеплялся за эти грустные строчки, как за спасательный круг. Даже вспомнил: читал где-то, что в страшные годы сталинских репрессий бедняги-интеллигенты спасались, читая в лагерях стихи Блока, Есенина, Гумилева. Венька впервые интуитивно нащупал самое верное средство от депрессии: переключив внимание с себя, любимого, на кого-то другого. Ночи как раз хватило, чтобы настроиться на волну Любочки, которую он привык воспринимать всего лишь как некий придаток, опору. А вот теперь учился видеть в ней отдельный мир. Да-а-а… Всегда улыбчивая, всегда всем довольная вторая «половинка», словно созданная, чтобы скрашивать его «героический» жизненный путь, могла быть и такой. |
