|
Они прошли финишный столб в первый раз четвертыми, остальные плотно висели у них на хвосте. Повернули в дальнем конце налево и пустились обратно, за последний поворот, к финишу.
Два лидера отстали – Брунеллески продолжал рваться вперед. Алисия дважды взмахнула хлыстиком, направив черную тварь прямо к цели, и помчалась, как бело-золотая стрела к мишени.
Она выиграла скачки, эта девчонка, и, когда она вышла на круг для победителей перед трибунами, поднялась буря приветствий. На нее были наставлены объективы камер и фотоаппаратов, она весело смеялась, высоко подняв голову. Брунеллески в лавровой гирлянде (а как же иначе!) бил копытом. Алисия наклонилась и так горячо обняла его за потную темную шею, что толпа снова радостно завопила. Я от души разделял ее радость – и был одинок...
Все собрались в гостиной выпить шампанского – победители, проигравшие и возбужденный до экстаза Эрик Рикенбакер.
– Здорово, – сказал я ей.
– Ты видел?
– Она прямо-таки парила на крыльях победы.
– Да.
– Разве это не чудо?
– Это лучший день всей твоей жизни.
– Ох, я так тебя люблю, – засмеялась она и тут же отвернулась, оживленно заговорив с толпой почитателей. Ах, Эндрю, криво усмехнулся я, как тебе это нравится? Лучше, чем ничего, ответил я сам себе.
Когда я наконец вернулся в отель, на моем телефоне вспыхивала кнопка сообщения. Пока меня не было, мне звонили из Англии, из офиса конторы. Не перезвоню ли я им сразу, как вернусь? На коммутаторе сидел Джерри Клейтон.
– Звонил твой итальянский приятель из Болоньи, – сказал он. – Тот полицейский, Пучинелли.
– Ну?
– Он просит тебя перезвонить. Я не слишком хорошо его понял, но мне сдается, что он нашел Джузеппе-Питера.
Глава 18
Когда я получил сообщение, в Италии было уже три часа ночи. Полагая тем не менее, что закон не дремлет, я сразу же позвонил карабинерам. Мне ответил зевающий итальянец, который по-английски не говорил. Пучинелли на месте не было. И неизвестно, где он. Неизвестно, дома ли он.
Я тщательно, по буквам продиктовал ему свою фамилию, понимая, что для большинства итальянцев она .покажется непроизносимой. Сказал, что перезвоню еще раз, и он ответил: "Хорошо".
В час ночи по вашингтонскому времени я позвонил Пучинелли домой, думая, что семья будет завтракать вместе. Ответила его жена, где-то на заднем фоне пищали детские голоса, и я по-итальянски спросил, где ее муж.
– Энрико в Милане, – ответила она, специально для меня говоря медленно. – Он велел передать вам сообщение. – Короткая пауза, шуршание бумаги, затем:
– Позвоните сюда сегодня в четырнадцать часов. К этому времени он вернется. Он говорит, что это очень важно, поскольку он нашел вашего приятеля.
– В Милане? – спросил я.
– Не знаю. Энрико просто просил вас позвонить ему.
Я поблагодарил ее и повесил трубку. Я спокойно проспал те часы, в которые где-то за тысячи миль Пучинелли возвращался домой. В четырнадцать часов – по местному времени в восемь утра – я снова позвонил ему домой.
Оказалось, что, как только он вернулся, его вызвали на службу:
– Он просит прощения. Позвоните ему в офис в семнадцать часов.
К тому времени я сгрызу ногти до костей. У меня даже желудок свело от нетерпения. Я заказал завтрак в номер, чтобы успокоиться, нервно просмотрел вашингтонские воскресные газеты и наконец в одиннадцать дозвонился до Пучинелли. |