|
– Я не таковский, – заявил он, – все готов выболтать первому встречному, хотя бы и фараону, но теперь не получится, а то придется возвращать сорок долларов. Я, может, и не такой благородный, да честный. – Он сунул деньги в карман и протянул ручищу: – Но на всякий случай хлопнем по рукам. Мы потрясли друг другу руки, я уселся в машину к Элу и велел отвезти меня к дому «Газетт». Если Лон Коэн и состоял в большой должности, то в какой – я не знал и сомневаюсь, чтоб вообще состоял. Он был темный – темная кожа плотно обтягивала скулы небольшого лица с правильными чертами, темно карие глаза в глубоких глазницах, почти черные волосы гладко зачесаны и взбиты коком на вытянутой голове. В компании, где я изредка проводил ночь за покером, он был вторым по классу игроком; с первым – Саулом Пензером – вам еще предстоит познакомиться. Когда вечером в тот понедельник я вошел в комнатушку Лона, он разговаривал по телефону. Я уселся на стул в торце его рабочего стола и стал слушать. Разговор продолжался несколько минут, но он девять раз произнес всего одно слово – «нет». Когда он кончил, я заметил: – Покладистая у тебя натура. – Мне нужно еще позвонить, – сказал он. – Вот, займись пока. – Он всучил мне картонную папку и повернулся к телефону. Это было досье на Томаса Дж. Йигера. Не густо – с дюжину газетных вырезок, четыре машинописные заметки, оттиск статьи из промышленного журнала «Пластмассы сегодня» и три фотографии. Две были сделаны в студии, его имя было напечатано у нижней кромки, а третья изображала какую то встречу в банкетном зале у «Черчилля»; к ней был подклеен напечатанный на машинке текст: «Томас Дж. Йигер выступает на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс, отель „Черчилль“, Нью Йорк, 19 октября 1958 года». Он был снят на сцене у микрофона с поднятой рукой. Я прочитал справки, проглядел вырезки и начал листать статью, когда Лон разделался с телефоном и повернулся ко мне. – Ну, выкладывай, – потребовал он. Я закрыл папку и положил на стол. – Пришел заключить с тобой сделку, – сказал я, – но сперва тебе нужно кое что усвоить. Ни я, ни мистер Вульф никогда не видели Томаса Дж. Йигера, не говорили и вообще не имели с ним какой бы то ни было связи. Я о нем ровным счетом ничего не знаю, кроме того, что ты сообщил мне по телефону, а сам я только что прочитал в этой папке. Губы Лона растянулись в улыбке: – Для печати сойдет. А теперь – строго между нами. – То же самое, хочешь верь, хочешь нет. Но перед тем, как позвонить тебе в пять часов, я кое что узнал, это и заставило меня им заинтересоваться. Пока что я предпочел бы тебе об этом не рассказывать, по крайней мере в ближайшие сутки, а может, и подольше. У меня впереди кое какие дела, не хотелось бы торчать завтра весь день в окружной прокуратуре. Поэтому никому не нужно знать, что сегодня я тебе звонил и расспрашивал про Йигера. – По мне, пусть уж лучше знают. Досье то затребовал я. Если я заявлю, будто мне привиделось, что с ним что то случится, могут пойти разговорчики. Я ухмыльнулся: – Кончай блефовать. У тебя на руках нет и одной пары. Можешь заявить все что угодно. Можешь сказать: кто то что то сообщил тебе частным порядком, и ты не имеешь права разглашать. Кроме того, у меня предложение. Если забудешь о моем интересе к Йигеру, пока я не сниму запрета, я внесу тебя в список на подарки к Рождеству. В этом году буду дарить абстрактную картину в двадцати красках, а на карточке напишу: «Мы дарим вам эту картину, на которой купаем нашего пса. |
