«Почаще бы видеть на его глупом лице такое выражение», — подумал Крыса.

Толпа расступалась перед ним. Он шёл, и с каждым шагом буквально ощущал кожей то благоговение, которое испытывали все эти люди — все эти Высокородные! — по отношению к нему. Кланы, решающие судьбу Империи, сам сын Императора… Он теперь круче и могущественней их всех.

И ему это нравилось.

— Встань на колени, — велел Саргон золотой. Крыса повиновался моментально, беспрекословно — подчинение Богам было у него буквально в крови.

«Может, они за это меня и выбрали?» — пронеслось у него в голове. — «Да! Они знают, как я верен им! Знают, как я их почитаю, и…»

Саргон коснулся своей дланью его макушки — и в этот момент Крыса ощутил, как целый нескончаемый поток энергии пронзил его с головы до ног.

Это было как… откровение, как целый мир, открывшийся ему. Он не мог уловить отдельных образов, но ощущение было такое, будто он стал видеть, слышать, да просто чувствовать — всё одновременно. Казалось, сейчас он в состоянии махнуть рукой — и поменять мир, раз и навсегда, до неузнаваемости. Кто был теперь ровня ему? Никто. Выше него — только Боги.

— Встань, — велел Саргон. — Встань и покажи всем свою ауру, несущую отпечаток нашей благодати.

Крыса вызвал ауру. Это было быстро — он часто делал это перед зеркалом. Печальное зрелище — стандартная аура у сына главы клана. Но теперь…

Аура была золотой. Все пять слоёв — как и у любого Избранного Пантеона — чистейшего золотого цвета. Она сияла немногим тусклее ауры самого Саргона, и в ней ощущалась мощь, которой Крыса никогда раньше даже вообразить не мог.

— Слава Избранному Пантеона! — быстро среагировал жрец, который всё ещё стоял с краешку арены. Он воздел вверх свой резной посох и повторил, ещё громче, — Слава Избранному Пантеона!

— Слава Избранному Пантеона! — хором заговорила толпа. Кто-то славил Крысу совершенно искренне, в такой же, как и у него самого, собачьей верности Богам. Их выбор свят, оспаривать его невозможно. Кто-то… ну, он просто говорил эти слова, машинально или для того, чтобы не выделяться из толпы.

— Слава Пантеону! — продолжил жрец заводить публику.

— Слава Пантеону!

Так повторялось где-то минуту или две, а затем Саргон поднял руку.

— Спокойно. Мы знаем, как вы преданны нам, и знаем, как вы ждали этого дня. Сейчас… наш Избранный должен удалиться, чтобы узнать то, что нужно узнать только ему. Однако мы останемся тут, и сделаем то, что вы хотите. Все, кто хочет фотографию с автографом Божества, получат её!

Жрец подошёл к Крысе и с выражением огромной почтительности взял его за плечо.

— Туда, Избранный, — с лёгким поклоном он указал на дверной проём в конце зала.

Крыса медленно двинулся туда; впрочем, с каждым шагом походка его становилась всё решительней и решительней. Толпа — за ним, перед ним, по обе стороны от него — вновь шумела, и Крыса снова ощутил это чувство — внимание толпы на себе и необычайное её благоговение.

А вот за дверями всё сразу стихло, да и жрец, оказавшись с ним один на один, как-то сразу выпрямился, теряя весомую толику почтения. Длинный и полутёмный коридор вёл куда-то вбок; оба человека молчали.

Наконец, дверь распахнулась… и изумлённый Авель едва не отшатнулся от неё: внутри, на роскошном диване, сидели они. Саргон и Кара, снова, такие же, как там, на арене.

— Заходи, — уже гораздо менее торжественным тоном сказал Саргон, махнув рукой.