|
Москва же варилась сама в себе. Бурлила и выплескивала. Сейчас она решала за всю Россию, что примолкла в сугробах. Быть на Руси самодержавию или не быть?.. Но уже скачет гонец Левенвольде и Остермана на Митаву. Бешено колотятся подковы в дорогу: туп-туп.., туп-туп... *** Отужинали в доме Голицыных. Сын верховного министра, князь Сергей Дмитриевич, сидел перед отцом - лицо черное, испанским солнцем сожженное... Был он человек неглупый, но тихий. - Тятенька, отчего Анну, а не другую посадили вы на престол? - По размышлении... - отвечал отец. - Рождена сия особа от царя Иоанна, духом нищего. И сама Анна духом нища. Забита ото всех бывала. Всем в ноги кланялась, Меншикову руку лизала. Такую-то, сыне, нам и надобно! Из наших ручек на помады да фижмы получит, а более - шиш: сиди на престоле смиренно. А мы, люди родовитые, будем вертеть ею, только успевай Анна поворачиваться. - Что далее ты умыслил, тятенька? - спросил сын, - А ныне проект пишу. Каково далее жить... Будут Сенат да палаты, вроде парламента. А наказывать людей не по прихоти, а - по закону. Вины же отцов и матерей на детях не взыскивать: это - грех! Армию, силу грозную, царям в руки не давать. Анне выделим регимент для охраны - и пусть себе тешится. А коли к доходам государства лапу протянет - треснем так, что закается! Стоять же во главе дел российских должны лишь мы - знатные, столбовые... Пущай я погибну! - заключил Голицын. - Щуку съедят, да зубы останутся. Готовлю я пир на Руси, большой и веселый. Только бы гости не подрались. Живем по-старому: где пир - там и драка... Он вышел. За частоколом двора конюхи князя ставили на полозья старый шлафваген - карету объемную, с кроватями, столом для дел письменных да с печкой. Ехали на Митаву трое: Василий Лукич, брат министра - генерал Голицын Михаил Михайлович (младший) да еще Леонтьев, тоже генерал, троюродный брат императора Петра Первого. Собрались. Даже дровишками запаслись. Лукич был весел изрядно. Ему большие выгоды на Митаве чуялись. "Прилягу к Анне, - мыслил. - Сам прилягу, а Бирена отшибу..." Вот с этого Бирена и начал Дмитрий Михайлович наказ читать: - Смотри, Лукич, чтобы не вздумала Анна, по слабости бабьей, любителя сего в Россию волочь на хвосте своем. От дел наших его сразу отвадь. Пинка дать не бойтесь... - Чему учишь, князь? - обиделся Лукич. - Я из пеленок прямо в Версаль угодил, знатных дуков через ушко протягивал. Неужто с одной Анной не справлюсь? На спине у ней в Москву въеду. - Глаз держи востро, - поучал Голицын, - курляндцы хитры и оборотливы. А слухи да изветы в порошок мельчи. Отписывай на Москву цифирно, сиречь - по азбуке секретной... Ну, с богом! Ворота раскрылись, выпуская шлафваген на улицы. До заставы ехали - все устроиться не могли. Сундук с деньгами для Анны (на подарки ей) брыкался под ногами. Мотало на ухабах громадный шлафваген, словно фрегат парусный в бурю. Леонтьев уже спал, будто суслик, в кошмы завернувшись. Наконец Москву миновали. Надвинулась на путников темь губернская, провинциальная - деревни, церкви, кладбища да погосты. На Черных Грязях костры горели, солдаты понабежали, и перестали скрипеть полозья: - Стой... Кто едет? Кажи пас или подорожную. Василий Лукич пасы показал и спросил офицера караульного: - А кто до нас проезжал или нет? - Зайца не проскочило, - отвечал офицер... И побежала лунная дорога до Митавы. Форейторы зажгли факелы, помчались наперед депутатов, освещая сугробы брызжущим пламенем. |
