|
- Сурьезный господин, - сказал Сенька, глядя ему вслед. - Вчерашние посурьезней были, - шепнул буфетчик и шлепнул паренька по стриженому затылку. - Такие господа, что безо всякой полиции башку оторвут. Смотри, Сенька, молчок. Да ведь и сунули тебе, поди? - Пров Семеныч, Христом-Богом, - зачастил мальчик, часто моргая. - Вот как на святую благословенную икону! Дали-то всего пятиалтынный, так и тот я в часовенку отнес, за упокой матушкиной души свечечку поставил... - Как же, пятиалтынный. Ври, да не мне. В часовенку! - Буфетчик замахнулся на Сеньку, но тот ловко увернулся и, подхватив поднос, кинулся на зов посетителя. Эраст Петрович отложил "Московские ведомости" и подошел к стойке. - Этот человек был из полиции? - спросил он с видом крайнего неудовольствия. - Я ведь, милейший, сюда не чаи распивать п-пришел, я госпожу Ванду дожидаюсь. Почему это ей интересуется полиция? Буфетчик смерил его взглядом и осторожно спросил: - Вам что же, сударь, назначено? - Еще бы не назначено! Я же вот и говорю, что д-дожидаюсь. - Голубые глаза молодого человека выражали крайнюю озабоченность. - Однако полиция мне ни к чему. Мне рекомендовали мадемуазель Ванду как приличную барышню, а тут п-полиция! Хорошо еще, что я в сюртуке, а не в мундире. - Не сумлевайтесь, ваше благородие, - успокоил нервного посетителя буфетчик. - Барышня не какая-нибудь желтобилетная, все в лучшем виде. Другие и в мундире ходют, за стыд не считают. - В мундире? - не поверил молодой человек. - Что, даже офицеры? Буфетчик и вновь появившийся Сенька, переглянувшись, засмеялись. . - Подымай выше, - прыснул мальчик. - Ходют и енаралы. Да так славно ходют, что любо-дорого. При-ходют на своих двоих, а после их отсюдова под белы рученьки выносют. Во какая веселая мамзель! Пров Семеныч влепил шутнику затрещину: - Ты, Сенька, ври да не завирайся. Я же сказал, молчок, рот на крючок. Эраст Петрович брезгливо поморщился и вернулся к столу, однако читать про тоннель ему расхотелось. Очень уж не терпелось потолковать с мадемуазель Хельгой Ивановной Толле. Ждать коллежскому асессору оставалось самую малость. Через каких-нибудь пять минут в буфетную прошмыгнул давешний половой и, согнувшись, шепнул на ухо: - Пожаловали-с. Как доложить прикажете? Фандорин достал из черепахового бумажника визитную карточку и, чуть подумав, написал на ней несколько слов маленьким серебряным карандашом. - Вот, п-передай. Половой вмиг исполнил поручение и, вернувшись, доложил: - Просят. За мной извольте. Провожу-с. Во дворе уже начинало темнеть. Эраст Петрович осмотрел пристройку, весь первый этаж которой занимала таинственная госпожа Ванда. Зачем этой даме отдельный вход - понятно. Ее гости, очевидно, предпочитают конфиденциальность. Над высокими окнами навис балкон второго этажа, примостившийся на плечах целого выводка кариатид. Лепнины по фасаду вообще имелось в явном избытке, в соответствии с дурным вкусом шестидесятых, когда, по всем приметам, и было возведено это кокетливое здание. Половой позвонил в электрический звонок и, получив свой рубль, с поклоном удалился. Так старательно изображал деликатность и полнейшее понимание, что обратно через двор на цыпочках просеменил. Дверь открылась, и Фандорин увидел перед собой тонкую, хрупкую женщину со взбитыми пепельными волосами и огромными насмешливыми зелеными глазами. Впрочем, в данный момент во взгляде их обладательницы читалась не столько насмешливость, сколько настороженность. - Входите, загадочный гость, - сказала женщина низким, грудным голосом, для которого как нельзя лучше подошел бы поэтический эпитет "чарующий". Несмотря на немецкое имя квартирантки, Фандорин не уловил в ее речи ни малейших признаков акцента. Апартаменты, занимаемые мадемуазель Вандой, состояли из прихожей и просторной гостиной, которая, кажется, выполняла и роль будуара. |
