Клочок земли за домом порос крапивой, чертополохом и высокой травой, которая порой качалась и шелестела, потревоженная шнырявшими грызунами. На асфальте перед входной дверью доживал свой век их автомобиль. Это был пятнадцатилетней давности «фольксваген», не развалившийся на куски лишь благодаря хорошей сварке и железной воле, с этикеткой от пива «Гиннесс» поверх наклейки об уплате транспортного налога. Миссис Григгс из газетного киоска на углу заявила об этом в полицию, и этикетка исчезла, но потом появилась снова. Миссис Григгс любила повторять, что Эверарды вгоняют ее в дрожь. Ее воротило от передних зубов Клайва, очень острых и слегка выступающих вперед, и от привычки Дональда щуриться и моргать. За глаза она звала их мистер Крыс и мистер Крот .

Их редко видели по отдельности, а если и видели, то выглядели они какими то особенно бесцветными. Как будто лишь реальная близость могла высечь искру, из которой в полную силу разгоралась их злобная энергия. Они словно бы подпитывали друг друга, словно бы кормились сплетнями и пересудами. Ничто не радовало братьев больше, чем чужие неудачи, хотя у них никогда не хватило бы честности в этом сознаться. Лицемерие было их основополагающей чертой. Никто не удивлялся искреннее, чем они, когда кто нибудь превратно истолковывал сказанную ими фразу. Или когда их козни приносили большие неприятности ничего не подозревающим жертвам. «Кто бы мог подумать?» – восклицали они и удалялись на свою мерзкую кухню строить новые козни.

Прохожие посматривали на серые окна дома номер тринадцать по Эксон стрит, что то бормотали под нос и удивленно поднимали брови. Или стучали себя по лбу. Частенько у них возникал вопрос: «Что они там делают?» Обитателей этого жилища можно было заподозрить в какой угодно подрывной деятельности, от печатания запрещенной литературы до изготовления бомб для ирландских сепаратистов. Но все это было бы далеко от истины. Лучи злобы, исходившие от Эверардов, были хотя и резкими, но тонкими, и, если братьям удавалось сделать пакость кому нибудь из круга ближайших знакомых, они оставались вполне довольны.

Репетиции

Театр располагался на углу двух самых оживленных улиц в самом центре Каустона. Раньше было два отдельных здания: булочная (последний дом по Хай стрит) и мастерская по ремонту галантерейных изделий и швейных машин (первый дом по Кэррадайн роуд). И булочная, и мастерская просуществовали довольно долго (при булочной была также пекарня), и над каждой было по несколько тесных комнаток. При содействии муниципального советника (а впоследствии мэра) Лэтимера Любительское театральное общество Каустона арендовало это здание, а благодаря финансовой поддержке муниципального совета, привлечению иных ресурсов и безвозмездной помощи профессиональных строителей приспособило его для представлений.

Была построена сцена с простенькой портальной аркой, в зале соорудили наклонный пол и расставили сто темно серых пластиковых кресел, а также установили нехитрую осветительную аппаратуру. Войти в театр можно было со служебного входа или через две стеклянные двери, которые вели в крошечное фойе, по совместительству служившее канцелярией. Там находились письменный стол, кресло, старый архивный шкаф и телефон. На стенде были развешаны цветные фотографии сцен из текущей постановки. Большое складское помещение между двумя зданиями приспособили под склад декораций и гардеробные. Однако для рождественских утренников и постановок, требовавших многочисленного актерского состава, вроде «Амадея», этого помещения не хватало. Артистические уборные располагались в коридоре, соединявшем кулисы и фойе.