— Кажется, есть.

ГЛАВА 12

В роще было совсем темно, они брели усталые, спотыкаясь о корневища сосен, переплетенных окостеневшими змеями на поверхности утоптанной тропинки. Дом Обручевых издали светился всеми окнами. Кто-то быстро шел им навстречу… Юлия в белеющей в сумрачных зарослях одежде.

— Куда это ты на ночь глядя? — мимолетом машинально поинтересовался Саша.

— В Москву, — ответила она так же на ходу; голос прозвенел как будто слезами. — Здесь слишком горячо!

— Что значит?..

Но Юлия уже скрылась в росистой мгле. «Здесь слишком горячо! — повторила про себя Анна. — Вот уж верно, и как бы мне хотелось…» Тревога точила душу; вдалеке отозвалась вещим эхом-воплем ночная птица.

В кабинете покойного ученого светилось окно зеленой лампой; ребята замерли у забора, прижавшись друг к другу; она зашептала прерывисто:

— Саша… позовем кого-нибудь… хоть Ивана Павловича…

— К черту Ивана Павловича! Неужели ты не чувствуешь, как он надо мной издевается?

— Математик?

— Убийца.

Входная дверь заперта; в прихожей вспыхнул свет (Саша включил); ведет наверх винтовая лестница, перед которой остановились они не дыша; во всяком случае, Анна уже ничего не ощущала, кроме страха.

— Не ходи наверх, я один.

Она, конечно, пошла за ним. В кабинете никого не было, однако лампа светилась и под ней в центре стола возвышалась раскрытая Библия с засохшими пятнами крови, с закладкой на странице. И какая-то точечка на этой закладке блестела под сильным светом.

— Что это? — прошептала Анна. — Как будто драгоценный камешек.

— Да, похоже… кажется, это перстень… мамин перстень… — Он умолк, а она подхватила лихорадочно (все шепотом):

— Пошли отсюда! Завтра позвоним Сергею Прокофьевичу…

Саша отстранил ее руки и подошел к столу, она за ним. На линии, разделяющей две запачканные кровью страницы, лежал человеческий палец, сморщенный, коричневый, с перстнем.

— Это… дедушкин палец? — бессмысленно спросил Саша.

Она истерически вскрикнула:

— Он в пыли, в земле!.. Смотри! На ногте розовый маникюр!

Оба разом бросились вон из кабинета, из проклятого престижного дома… дальше, дальше!.. из сада, из Вечеры… Саша поймал ее руку, дернул, они упали на лавку возле благоухающей к ночи клумбы. Июньская ласковая свежесть чуть остудила пылающие лица.

После паузы Саша произнес издевательски, чуть ли не с удовлетворением:

— Я же говорил, что он дегенерат, выродок.

Она не сразу собралась с силами, чтоб ответить:

— Твою маму, должно быть, убили.

— Ну, я и убил.

— Прекрати мандражить по этому поводу! Тебя, ребенка, подставили, понимаешь?

— Не понимаю, — отрубил Саша, но она заметила — скорее, почувствовала, — как в звездном сумраке блеснули его глаза:

— Кто отрезал палец с перстнем? — Анна сама подивилась дикой несуразице своего вопроса, но ведь так было! Они же видели сейчас… — Почему он запачкан в земле?

— Ну не из могилы же! — оборвал Саша, оба вздрогнули. — Он бы там не сохранился.

— А как же сохранился? Кожа желто-коричневая.

— Значит, был забальзамирован.

— Кем?

— Я ничего не знаю. В день ее смерти, точнее, в ночь, меня увезли к дедушкиной сестре — она была еще жива, старенькая, — а привезли после похорон.