— Ей лучше поторопиться, — заметил Франсийон, — потому что времени у нас в обрез.

Борис вздохнул и повернулся на живот. Франсийон рав­нодушно продолжал:

— Свою я оставляю в неведении, хотя я ее вижу каждый день. В вечер отъезда я ей пошлю письмо: когда она его получит, мы будем уже в Лондоне.

Борис, не отвечая, покачал головой.

— Ты меня удивляешь, — сказал Франсийон. — Сергин, ты меня удивляешь!

— Кое-что тебе не понять, — ответил Борис. Франсийон замолчал, протянул руку и взял книгу. Они

пролетят над утесами Дувра ранним утром. Но что толку об этом думать: Борис не верил в чудеса, он знал, что Лола скажет нет.

— «Война и мир», — прочел Франсийон. — Что это?

— Это роман о войне.

— О войне четырнадцатого года?

— Нет. О другой. Но там всегда одно и то же.

— Да, — смеясь, согласился Франсийон, — там всегда одно и то же.

Он наугад открыл книгу и погрузился в чтение, хмуря брови с видом горестного интереса.

Борис снова прилег на койку. Он думал: «Я не могу при­чинить ей боль, я не могу уйти второй раз, не поговорив с ней. Если я останусь ради нее, это будет доказательством любви. Да уж, странное получается доказательство». Но есть ли у солдата право оставаться ради женщины? Франсийон и Гибель, разумеется, скажут, что нет. Но они слишком молоды, они не знают, что такое любовь. «Что такое лю­бовь, я уже знаю, туг меня просвещать не надо, и я знаю ее цену. Следует ли остаться, чтобы сделать женщину счас­тливой? При таком раскладе, скорее всего, что нет. Но можно ли уехать, сделав при этом кого-то несчастным?» Он вспомнил высказывание Матье: «У меня всегда хватит храбрости, чтобы при необходимости доставить кому-то страдание». Все так, но Матье всегда поступал обратно сво­им словам, и храбрости доставить кому-то горе ему явно не хватало. У Бориса сжалось горло: «А что, если это про­сто безрассудная выходка? Что, если это чистейший эго­изм: отказ от тягот цивильной жизни? А может, я прирож­денный искатель приключений? А может, вообще погибнуть легче, чем жить? А может, я остаюсь из-за любви к ком­форту, из-за страха, из-за желания иметь под рукой жен­щину?» Он обернулся. Франсийон склонился над книгой прилежно и в то же время с каким-то недоверием, как будто он пытался уличить автора в неправде. «Если я смогу ему сказать: я еду, если это слово сможет сорваться с моих губ, то так тому и быть». Он прочистил горло, приоткрыл рот и ждал. Но слово не шло на язык. «Я не могу причи­нить ей такое горе». Борис понял, что без совета Лолы он ничего не решит. «Она, безусловно, скажет нет, и все бу­дет улажено. А если она не придет вовремя? — испуганно подумал он. — Если ее не будет к восемнадцатому? Нужно будет решать одному? Предположим, я остался, она при­езжает двадцатого и говорит: я бы позволила тебе уехать. То-то физиономия у меня будет. Другое предположение: я уезжаю, она приезжает девятнадцатого и кончает с собой. Ох! Дьявол!» Все перемешалось у него в голове, он закрыл глаза и погрузился в сон.

— Сергин! — крикнул от двери Берже. — Тебя во дворе ждет девушка.

Борис вздрогнул, Франсийон поднял голову.

— Это твоя приятельница.

Борис опустил ноги и почесал стриженую голову.

— Держи карман шире, — зевая, сказал он. — Нет, се­годня меня навещает сестра.

— Да? Сегодня тебя навещает сестра? — ошалело повто­рил Франсийон. — Это та девушка, которая была с тобой прошлый раз?

-Да.

— Она недурна, — вяло заметил Франсийон.

Борис замотал обмотки и надел куртку; он двумя паль­цами отдал честь Франсийону, пересек палату и, посвис­тывая, спустился по лестнице.