Сандра слегка склонила голову набок. Можно предположить халатность врача.

– Правда?

– Да, конечно. – Миллер прищурилась. – Уж такой грубой ошибки я бы никогда не допустила, инспектор. Фактически… – Она нажала кнопку настольного селектора. – Дейвид, принеси, пожалуйста, историю болезни мистера Черчилла. – Миллер взглянула на Сандру. – Всякий раз, когда я выписываю потенциально опасное лекарство, моя страховая компания требует, чтобы пациент расписывался на информационном листке. Эти листки на каждое такое лекарство поставляются комплектами по два скрепленных вместе экземпляра. Пациент подписывает их, я беру себе дубликат, а пациент – оригинал, где все предостережения изложены на простом и понятном английском языке. Так что… а, вот. – Дверь кабинета открылась, и в нее вошел юноша со скоросшивателем в руках. Он передал его Миллер и вышел. Она открыла тонкую папку, достала оттуда желтый листок бумаги и передала его Сандре.

Сандра взглянула на листок и вернула его обратно.

– Зачем же тогда используют фенелзин, если он так опасен?

– В последнее время мы в основном пользуемся обратимыми ингибиторами МАО, но на Рода они не действовали. Раньше фенелзин считался самым лучшим препаратом в своей группе, и, сверившись с МедБазой, я выяснила, что один из его родственников успешно лечился им от такой же депрессии, так что стоило попробовать именно это лекарство.

– В чем конкретно состоит эта опасность? Предположим, он съел не то, что нужно. Что произойдет в этом случае?

– У него начнется окципитальная головная боль и ретроорбитальные боли. – Докторша прервала себя на полуслове. – Простите меня, я хочу сказать – боли в затылке и боль в глазницах. Это сопровождается сердцебиением, приливами крови, тошнотой и потливостью. Затем, если не оказать немедленную помощь, может случиться внутримозговое кровотечение, инсульт, разрыв аневризмы, одним словом, все что угодно, способное его прикончить.

– Похоже, это не слишком приятный способ умереть, – заметила Сандра.

– Да уж, – Миллер печально покачала головой. – Если бы его вовремя доставили в больницу, пять миллиграммов фентоламина спасли бы его. Но если рядом никого не было, то он легко мог потерять сознание прежде, чем успел позвать на помощь.

– Вы давно начали его лечить?

Миллер наморщила лоб:

– Да уж, наверное, с год. Видите ли, Роду было за шестьдесят. Как это часто бывает, он пережил своего первого врача, который был старше его и умер в прошлом году. Роду надо было продлевать свой рецепт на кардизон, поэтому в конце концов ему пришлось искать другого врача.

– Но вы сказали, что лечили его от депрессии. Он не обращался к вам специально за этим?

– Нет, но я распознала симптомы. Он жаловался на постоянную бессонницу, и когда мы как следует поговорили, мне стало ясно, что он в глубокой депрессии.

– Это его огорчило?

– Клиническая депрессия – куда более сложная штука, чем просто плохое настроение, инспектор. Это болезнь. Пациент физически и психологически не способен сосредоточиться и ощущает подавленность и безнадежность.

– И вы лечили его от депрессии лекарствами?

Миллер вздохнула, уловив в тоне Сандры скептические нотки.

– Мы не обманываем этих людей, инспектор, мы просто стараемся вернуть их биохимию в нормальное состояние.