«Они тебя ждут, будь начеку. Ян говорил  о снегокатах. Взять один, поехать за подмогой».

Протягиваю листок, Иветт берет его и читает.

– Элиз права. Кристиан ранен, Летиция убежать не может. Лучше вам пойти за подмогой.

– Где снегокаты?

– Возле гаража. Метрах в тридцати, надо подняться до откоса и повернуть налево. Но вам придется пройти через открытое пространство.

– Выбора у меня нет, – говорит дядя.

Он нагибается, целует меня в макушку, склоняется над Жюстиной, потом прощается с Иветт.

– Мужайтесь! – говорит он нам, а потом добавляет: – Прости меня, Элиз.

Я еще не осмыслила его слова, а он уже уходит.

И снова ожидание, снова желудок сжимается от страха, сердце колотится. Иветт суетится вокруг Бернара, а тот напевает «Здравствуй, Дедушка Мороз».

Я медленно считаю до двадцати.

Автоматная очередь. Тишина. Новая, длинная очередь. Тишина.

Тишина.

Потом радостный вопль Летиции. Торжествующий. Варварский.

Это невозможно.

Невозможно.

– Зачем Ян надел маску на лицо? – спрашивает Бернар. – Думаю, завтра будет хорошая погода. А мне можно будет сделать пластмассовую ногу? Мне нравятся ноги, как у мамы.

Никто ему не отвечает. Он начинает стонать. Я безнадежно вслушиваюсь в тишину. Иветт кладет мне руку на плечо. Слышу ее прерывистое дыхание.

– Пойду посмотрю, – говорит она дрожащим голосом

«Нет. Слишком опасно».

– Если он ранен, надо, чтобы за помощью отправился кто‑то другой. Иначе мы все погибнем.

– Ты не моя мать! – кричит Бернар. – Иисус умер за наши грехи.

– Пойду, – опять говорит Иветт.

Она уже ушла. Я и пальцем пошевелить не успела.

Я знаю, что дяди больше нет. Я знаю это так же точно, как если бы мне вырезали это на коже.

Я не плачу. У меня больше нет слез. Я опустошена. Полностью опустошена.

Я жду очереди, которая сразит Иветт. Иветт, с ее сломанным пальцем, петляет между деревьями, как десантник. Это смешно.

Очередь. Трескучая. Такая знакомая. Сердце на мгновение останавливается. Новая очередь, уже длиннее.

– Завтра будет хорошая погода, – говорит Бернар. – Вода для душа должна быть нагрета до тридцати девяти градусов.

Шум мотора.

Шум мотора!

Спасибо! Спасибо!

Снегокат удаляется. Сколько нужно времени, чтобы добраться до деревни? Четверть часа? А чтобы вернуться с подкреплением? Полчаса?

Гроза ушла в соседнюю долину, ее грохот звучит как под сурдинку. Я мысленно считаю секунды, я сбиваюсь, я так устала. Ой! Светлячок, нет, не здесь, слишком холодно, наверное, я на секунды задремываю, нельзя…

Легкое скольжение.

Что, мне это показалось? Вслушиваюсь до боли в ушах.

Ничего. Наверное, просто от страха.

– Почему она прячется за деревом? – вдруг спрашивает Бернар.

Последний подскок сердца перед апоплексическим ударом. Потом:

– Ку‑ку, кретины! – восклицает Летиция.

Невозможно! Как она смогла сюда спуститься?

– Помните, какую штуку смастерил мне Ян? – говорит она, словно подслушав мои мысли. – что‑то вроде санок с лыжами, с ручным управлением. Ну вот, она классно ездит! Можно одной рукой вести, а другой держать ствол. Черт! – вдруг вскрикивает она. – Ян! Мамаша Ачуель! Мерканти!

Потом берет себя в руки:

– Что тут произошло? Я слышала столько выстрелов…

Я начинаю писать, все равно, что:

«Ян их убил…»

– Сволочь! – ахает она.