– Наверху, перед домом, еще двое, Летиция и Кристиан. Они вас убьют.

– Ах, вот как? – отвечает дядя. – Это мы посмотрим. Я заберу оружие у этих.

– Думаю, что магазины пусты. Они стреляли, пока не кончились патроны.

– Силы зла разгромлены! – удовлетворенно говорит Бернар. – Но у меня болит нога.

– Мы тобой займемся. Оставайся здесь с Элиз.

Стон. Женский стон.

– Я хочу пить, дайте мне чаю, – еле слышно шепчет Франсина.

– Вот дерьмо, она еще жива! – бормочет дядя. – Но как это возможно… в таком состоянии..

– Положите ей в рот немного снега, – советует Иветт.

– Вы очень добры к этой погани!

– Она все равно умрет, месье Андриоли, к чему заставлять ее мучиться еще больше.

– Я не умру, – говорит Франсина, – я не умру, помогите мне засунуть все это на место!

Ее голос срывается на дикий крик, я зримо представляю себе, как она держит в руках собственные кишки.

– Я не умру…

– Нет, умрешь! – заверяет Бернар. – И пойдешь в ад! Весной лед тает.

– Да здравствует воскрешение разума! – вопит Франсина с поразительной силой. – Да здравствует Горный Центр Освобождения Разума для Взрослых Инвалидов!

ГЦОРВИ.

На последнем слове она иссякает. Тишина.

– Конец, – сухо констатирует дядя. – Как подумаю, кому я доверял! Это кашемировое пальто ей уже ни к чему, – добавляет он, – я прикрою Жюстину и пойду.

– Куда пойдете?

– За помощью. Передайте мне куртку Яна, накинем на плечи Элиз. А вы возьмите мою. Как голова болит! Ладно, сейчас я подниму кресло, вот так, оп‑ля!

Он, кряхтя, поднимает меня, кое‑как усаживает, прикрывает промокшей курткой, пахнущей порохом, горелым мясом и кровью. Что это влажное у меня на шее, куски мозга? Подавляю тошноту.

Иветт проверяет, дышит ли Жюстина.

– У нее жуткая рана на голове, – сообщает она нам, – и еще на плече. Приложу снег, чтобы кровь остановилась. Видели бы вы все это, – можно подумать, мы в вестерне! Они стреляли все разом, и при этом казались такими счастливыми. Бернар не хуже Яна с Франсиной. Они улыбались. Пули врезались им в тело, а они улыбались. Даже Мерканти открыл глаза, когда все началось, и в тот момент, когда ему снесло макушку, он мне улыбался во весь рот. Никогда и никому этого не скажу, но от этого у меня мурашки по коже пробежали, они были словно бы не люди, вы понимаете…

А может, и вправду не люди. Как знать?

– Лорье явно плох, – замечает дядя.

– Ян стрелял в него сверху. В ноги, в спину… Думаю, что если помощь еще задержится…

Она не договаривает фразу.

– А он, там, у него нога в клочья… Надо наложить жгут, – тихо говорит дядя.

Я понимаю, что он имеет в виду Бернара.

– Я прошла курсы оказания первой помоши, – отвечает Иветт, – я им займусь.

– Но вы тоже ранены!

– Ерунда, ничего серьезного. Просто большой палец сломан, по‑моему, на левой руке, – уточняет она. – Я уже ломала его в пятьдесят шестом, когда собирала грибы.

– Такое впечатление, что вы подорвались на мине! – возражает дядя.

– У нас в семье все крепкие, за меня не бойтесь. Со мной все проще, чем в тот раз.

Да, в тот раз был перелом черепа.

Благотворное тепло от куртки распространяется по венам, от него оживает боль в плече, пульсирующая, острая.